– Они просто дурачатся, – говорит Форд. – Возможно, не будь ты такой чувствительной и не реагируй на все так болезненно…

– Заткнись! – обрываю я Форда, пока он не довел меня до белого каления. – Я не желаю это слушать.

Резко развернувшись, я подхожу к стене. Мне удается перелезть через нее, не упав на задницу. Хвала Властелину Тьмы и его маленьким прислужникам! Ведь камера касперовского мобильника до сих пор отслеживает каждое мое движение в надежде на то, что ей удастся заснять еще пару-тройку забавных моментов.

Я уже собираюсь спрыгнуть со стены, когда рука ощущает чье-то прикосновение. Наверное, Форд решил вымолить у меня прощение или хотя бы объясниться. Я резко отдергиваю руку и в ту же секунду понимаю: ошиблась! Это Доминик. Он вцепился в рукав моей куртки такой крепкой хваткой, словно собирается произвести гражданский арест.

– Какого черта ты здесь делаешь на самом деле? – грубо спрашивает он.

Я раздраженно и – чего лукавить! – смущенно выдыхаю:

– Слушай, я тебя прикрыла в библиотеке, так?

Вообще-то, если говорить по справедливости, это не совсем так, но Доминик не возражает.

– За тобой должок. Ты сам так сказал. И если ты не шутил, тогда не впутывай мою семью в свое кино. Договорились?

Доминик хмурится, выпускает мой рукав из своих пальцев, но ничего не говорит. А мне следовало учесть, что взывать к лучшей половине Доминика бессмысленно. У него она явно отсутствует. Ведь он – Миллер!

Полуспрыгнув-полуупав со стены, я ухожу не оглядываясь. Проклятие! Не только мой лучший друг оказался коварной гнидой. Мне опять не удалось закрасить росписи в павильоне… Я все еще негодую и расстраиваюсь из-за этого, когда – уже глубокой ночью – звонит мой телефон. Это, естественно, Форд. Я не отвечаю. Звонки прекращаются, когда включается голосовая почта. Но уже через секунду мобильник снова звонит. На этот раз я сама перевожу его на голосовую почту. И тут же получаю сообщение.

Форд: «Если ты не ответишь на звонок, Ава, я сам к тебе приду».

Ава: «Я не желаю с тобой разговаривать. Прекрати названивать».

Несколько минут мой мобильник помалкивает, и я уже думаю, что Форд внял моему посланию. Но затем опять приходит сообщение. И, открыв его, я чертыхаюсь: это целое сочинение!

Форд: «Перестань упрямиться и дай мне объясниться! Я торчал с Миллерами только для того, чтобы убедиться, что они не вставят в свое видео какую-нибудь гнусь о тебе. А потом Фрейя предложила мне присоединиться к их команде, и я не смог сказать “нет”. У них столько всяких предложений о работе и съемках в рекламе. А ты знала, что Фрейя даже получила небольшую роль в кино? Этот фильм выйдет на Netflix в следующем году. Вообрази, если бы мне предложили такое! Усекла, почему я согласился? Но я искренне сожалею, что опоздал на наше киносвидание. Я реально потерял счет времени. Скажешь, что мне надо обзавестись часами? Ну пожалуйста, перестань на меня злиться! Мне не к лицу унижаться. Я превращаюсь из обаяшки в урода. Ну что? Прощаешь меня?»

Прочитав этот опус, я вздыхаю. Потому что отлично понимаю, почему Форд согласился сниматься в тупом сериале близнецов Миллеров. Он мечтает стать актером, а возможностей для этого здесь, в Бурден-Фоллзе, не так уж много. И оплатить учебу в театральном колледже – тем более в каком-нибудь крупном в Нью-Йорке – Форд тоже не в состоянии. И все-таки он мог мне все это рассказать до того, как я выставила себя полной дурой. Тогда бы мне не пришлось «искать его» на мосту Бурден. Впрочем, Форд тоже ничего не знал о моих намерениях…

Я немного выжидаю – пусть помучается. А потом оповещу Форда о том, что все ему прощаю. Даже дурацкий комментарий о моей чрезмерной чувствительности. Форд не часто проявляет сексизм, но сдается мне, что я все чаще буду слышать от него подобные высказывания.

Мои глаза устремляются к стоящей на столе фотографии в рамке – той, что я уже распаковала. На снимке я (на свое шестнадцатилетие) с родителями в усадьбе. Я не любительница больших вечеринок, и мою шестнадцатую днюху мы отметили скромно: безалкогольными коктейлями в вечерних нарядах. Родители тоже приоделись, но общались с моими гостями ровно столько времени, сколько ушло на то, чтобы сделать это фото, а потом любезно слиняли.

На снимке я в кроваво-красном платье, на шее красивая подвеска-яблочко из рубина, которую мама подарила мне в то утро.

– Твой папа вручил мне ее в тот день, когда ты родилась. Теперь она твоя, моя красавица!

И вот я сияю с ней на шее между папой в щегольском праздничном костюме и мамой в платье переливчато-синего цвета. Я и представить не могла, что это мой последний день рождения, отмеченный вместе с ними. Родители погибли за несколько дней до моего семнадцатилетия. На следующей неделе мне стукнет уже восемнадцать. А завтра ровно год с той чертовой аварии.

Господи! Почему мне кажется, что мы улыбались на этом снимке только вчера? Какой же глупой я тогда была! Я даже не догадывалась, каково это – разом все потерять.

Почти все…

Тяжело сглотнув комок в горле, я беру в руки мобильник.

Ава: «Так и быть, кретин. Все путем».

Тогда

Поездка на машине уже стала напряженной. Мама испугалась, что ей придется сесть за руль, когда папа признался, что ему поплохело.

– Может быть, тебе не поплохело бы, не выпей ты тот коктейль со своим братом, – пробурчала мама; папа сделал вид, что не расслышал. – Ты же знаешь, что я ненавижу водить в снегопад.

– Я могу повести, – предложила я с заднего сиденья, и теперь наступил черед мамы притворяться, будто она не расслышала.

Единственное, что ей не нравилось больше вождения в снегопад, – это перспектива моего вождения в снегопад. И это служило одной из оправдательных причин, по которым она упорно откладывала покупку мне автомобиля, хотя обещала его целый год.

– Мы решили: будет лучше, если ты сама скопишь денег на машину, – добавил папа, вручив мне годом ранее, на мое шестнадцатилетие, маленькую коробочку с украшением.

Не поймите меня превратно: мне очень понравилась та цепочка с подвеской-яблочком. Но папа завел шарманку о том, насколько важно, чтобы я осознала ценность обладания тем, на что сама заработала деньги. Как будто бы разнос газет в детстве обернулся для него незабываемым, бесценным опытом, круто изменившим жизнь. Другими словами, папа хотел, чтобы я тоже подыскала себе какую-нибудь подработку. Но тогда у меня не было бы времени наслаждаться обладанием собственной, с таким трудом заработанной машиной! Мне пришлось бы проводить все уик-энды, обслуживая столики в забегаловке или вдыхая – как Дафна – выхлопные газы на местной бензоколонке. Папина логика показалась мне тогда чересчур ущербной. Вдобавок я знала: если я продолжу наседать на папу, он в конечном итоге уступит и купит мне автомобиль.

– Мне бы хотелось, чтобы Тай немного притормозил, – пробормотала мама; ее голос уже хрипел от напряжения, а костяшки пальцев, впившихся в руль, побелели.