Секретарша Вера Захаровна рассказывала все это ей, Юлии, с таким многозначительным видом. О нет, к ней, к секретарше, она своего мужа никогда не ревновала. Вера Захаровна – сухарь и зануда, типичнейшая старая дева из бывших идейных совпартработников. К ней ревновать Всеволода было бы просто смешно, да она к тому же и значительно старше его.

А вот эта самая продавщица Куприянова – его ровесница. Она видела ее, однажды специально зашла в этот чертов магазин на площади. Жирная корова, неряха, распустеха, брошенная мужем-алкашом. Мать двоих детей. А вот у нее, у Юлии, детей быть уже не может никогда. Ранний аборт в том прошлом браке – и все, тема закрыта навечно. Выход – суррогатная мамаша. Но разве нынешнему мэру и будущему губернатору избиратели простят суррогат? Да и наверху, в коридорах власти, это не одобрят, и церковь поморщится брезгливо – нет, такие лидеры народу не нужны.

Нет и не будет детей. Зато будет блестящая карьера. Красная ковровая дорожка – туда, наверх, наверх. Как это в старом стишке? Когда сижу я на троне… в золоченой короне, а справа и слева стоит моя рать, какая цена мне…

Дорогая цена. О, великой ценой за все будет уплачено. Она – жена и соратник – знает это наперед и готова к этому.

А по поводу Куприяновой-продавщицы муж Всеволод на ее прямой вопрос сказал ей честно и откровенно: «Знаешь, Юля, такое дело. Жил я с ней до армии, гулял. Мы ж в одном классе учились. Ну, и как-то сблизились, сошлись, в общем. Потом из армии пришел, и как-то все само собой прошло, испарилось, разбежались мы. Расстались по-хорошему, я уехал из города – это ты знаешь. А насчет квартиры – как не помочь по старой дружбе? Она попросила меня, я помог – я же мэр, моя обязанность теперь лекторату помогать».

Звучало в принципе пафосно, особенно в конце, но вполне откровенно. У них с мужем вообще не было друг от друга секретов. Точнее – почти не было…

О сеансах в комнате без окон в салоне у Кассиопеи Юлия Шубина своему мужу не рассказывала. Он бы счел все это несолидным и вредным занятием. Для своего имиджа и статуса вредным. И сто раз был бы прав. Прав! Но… отказаться, прекратить, не ходить туда, не садиться за стол, в круг, она, Юлия, не могла. По крайней мере, сейчас не могла. Точно какая-то внутренняя неведомая сила заставляла ее – еще раз, еще испытай это потрясающее ощущение после сеанса – легкости, освобождения, знания того, что, возможно, произойдет, случится.

Нет, нет, конечно же, все это была чушь, игра. Они просто играли, развлекались – как в карты, в преферанс. Здесь, в Тихом Городке, для нее – жены мэра – не нашлось особо никакой работы. Да она и не стремилась к работе, она была в команде своего мужа и вечно начеку, охраняя его интересы, исполняя его поручения, просчитывая возможные варианты, предугадывая ситуацию, подавая советы, утешая, успокаивая, снимая стресс.

Верная, преданная жена – разве это не самая трудная профессия для женщины? Для жены начинающего успешного политика? Вот и сегодня надо повезти этих двух москвичей-бизнесменов по городу, по окрестностям. Показать достопримечательности, которые могут быть интересны иностранным туристам, которых они так щедро сулят городской казне. Что ж, она все сделает. И с этим самым Черкассом, которого муж ее зовет просто Фома, будет любезна и сдержанна. И ни единым словом не обмолвится насчет той истории с убийством его сестры.

Хоть это было и давно, но в городе эта история до сих пор не забыта. О ней и сейчас витают какие-то нелепые темные слухи. Совершенно дикие допотопные суеверия. Парк, где все это когда-то случилось, так с тех пор и заброшен, горожане и носа туда не суют. Что-то там еще было в этом парке, кроме убийства… Кажется, кто-то руки на себя наложил, повесился на аттракционе, кажется, на карусели… Какой-то местный – то ли сторож, то ли охранник аттракционов. Или это был несчастный случай? Все случилось на глазах детей, гулявших в парке. С одной девчушкой, как рассказывают, даже эпилептический припадок случился от страха. Кто же об этом болтал? Ах да, в салоне у Кассиопеи косметичка трепалась. Причем с таким видом: мол, это еще что, я самого главного вам не рассказываю. Менеджер салона Кира слышала этот рассказ – у нее такое лицо вдруг сделалось, словно она привидение увидела. А вроде такая современная продвинутая девица. Кто их поймет, этих местных? Что у них в голове? Впрочем, не ей кого-то осуждать. Она сама вон спиритизмом от скуки, от любопытства балуется.

Это блюдце… Она так и не убрала его подальше от изголовья. Уж и в кровать снова легла, уже почти засыпает, а блюдце все тут как тут. Белое фарфоровое, с золотой каемкой. Почти такое же, как там, в этой их комнате без окон, освещенной свечами. Откуда это блюдце? Из какого-то старого разрозненного сервиза какой-нибудь местной фабрики? В их с Шубиным хозяйстве такой пошлой посуды не найти. Это, наверное, откуда-нибудь притащила Серафима Петровна, их домработница, которую Юлия наняла сразу же по приезде в город как приходящую прислугу.

Удивительно, но там, в ходе их сеансов, такое вот точно блюдце двигается. Оно на самом деле двигается. Или все же это проделки Кассиопеи? Во время сеансов они сначала очень внимательно следят за ней, за ее руками, но потом отвлекаются. Еще бы не отвлечься в такой ситуации! Как она, их очаровательный медиум, как-то сказала? «Нельзя угадать, кто приедет на зов. Может, и тот, кого вызывают, а может, и кто-то другой».

Другой? Что она имела в виду? Другой… А что хотел им сказать тот, кого они вызывали и спрашивали в тот самый последний раз, когда Марина Костоглазова – кто бы подумал, что у жены прокурора такие слабые нервы – едва не грохнулась в обморок? Сама она сказала, что, мол, видела что-то во сне. Что-то нехорошее, страшное. Что-то или кого-то? И Вера Захаровна тоже что-то такое до этого плела несуразное, а ведь она в молодости инструктором райкома комсомола пахала, а потом в партии состояла. И вот поди ж ты.

Они, местные, все здесь чего-то недоговаривают. Только глянут на тебя искоса, пожмут плечами. Например, о той трагедии в парке. Ничего не говорят об убийце той несчастной девицы. А ведь его вроде бы почти сразу поймали, арестовали. А вот судили или нет? Может, уже расстреляли? Да нет, тогда уже действовал мораторий на смертную казнь. Так, значит, он до сих пор сидит пожизненно?

Надо будет как-нибудь навести справки. Жене мэра, градоначальника, надо быть в курсе таких историй, будоражащих умы избирателей. Мало ли что. Вот явился же в город брат потерпевшей, что-то может снова всплыть. Конечно, у него – у этого самого Фомы Черкасса – и у его компаньона Мещерского она ничего такого узнавать не будет. Есть иные способы. Ну, естественно, не тот, каким они воспользовались, чтобы узнать судьбу прошлого губернатора. В ходе последнего сеанса тот, кого они так настойчиво бомбили вопросами, даже, кажется, не на шутку рассердился на них. Блюдце сновало по столу, как сумасшедшее. Что значила все эта темная чепуха, которую они так старательно ловили с каждым движением блюдца, с каждой буквой? «Берегитесь» – вот что она запомнила. И еще то странное непонятное слово «Л, И, Б, Х, А, Б, Е, Р». Вернувшись домой, она еще раз проверила, заглянула в немецкий словарь – недаром когда-то учила в школе язык. «Liebhaber» действительно значило «любовник».