– Знаете, первое впечатление бывает обманчиво, – наседал оперативник и, словно сдавшись, махнул рукой. – Ладно, допустим, вы подумали, что он мертв. В таком случае вызывают милицию. Вы не сделали и этого.

Гуров скривился, его рот стал похож на подкову.

– Я не стал вызывать милицию, потому что вы решили бы, что это я убил дядю, – пролепетал он. – И я ничем бы не доказал, что этого не делал. Разве у вас нет такого постулата: тот, кто вызывает милицию, подозреваемый на девяносто процентов?

– Бывает и такое, – согласился с ним Беспальцев. – Однако мы никогда не вешаем ярлыки. Чтобы доказать причастность человека к преступлению, надо найти доказательства. То, что человек первым обнаружил труп, доказательством не является. Вы почему-то об этом не подумали. Зато подумали прихватить с собой часы. А это как понимать? Хотели оставить память о дяде?

Гуров сделался пунцовым и тяжело задышал.

– Дяде они уже были без надобности, – выдавил он. – Между прочим, я давно просил его продать их моему другу Браило. Как только чертов стоматолог узнал о них, потерял покой и сон, каждый день мне названивал, жизни не давал, обещал хорошие деньги. Родную мать бы продал, верите?

– Однако Гольдберг наотрез отказался их продавать, – констатировал Геннадий.

Гуров раздраженно кивнул. Он вспомнил последний разговор с дядей Моисеем. За три дня до его смерти они с Софочкой пришли к дяде на чай. Жена принесла творожный торт, который так любил Гольдберг. Старик встретил их с широкой улыбкой, усадил за стол, ласково расспрашивал о житье-бытье, и Андрей, набравшись храбрости, решился:

– Дядя, извините мою откровенность, но вы всегда говорили, что эти часы, – он указал на них пальцем, – достанутся Сонечке. Я подумал: деньги нужны нам сейчас. Мой хороший друг – врач-стоматолог, человек обеспеченный. Он коллекционирует вещички такого рода и с удовольствием заберет часы, заплатив выше их стоимости. Почему бы вам сейчас не продать часы, чтобы отдать деньги Сонечке?

Улыбка исчезла с лица Гольдберга, будто кто-то стер ее ластиком, глаза не излучали благодушия, а метали молнии. Гуров, взглянув на такие метаморфозы, подумал: до чего же сильно ненавидит его старый часовщик. Интересно, за что? Что он ему сделал? Женился на его племяннице? Но, в конце концов, ее никто не тащил в ЗАГС силой. Дядя поднял высохшую дрожащую руку и встал, опираясь на спинку стула. Слова вылетали из его рта вместе с брызгами слюны.

– Я держу свои обещания в отличие от тебя, ничтожество, – буркнул он. – Помнится, до свадьбы ты обещал моей девочке золотые горы – и где они? Почему ты не найдешь работу – пусть не по специальности, – которая позволяла бы тебе достойно содержать жену? Разве я, старый человек, мало давал вам денег? У вас вечно их нет! Впрочем, разве ты думаешь о том, чтобы увеличить ваш бюджет? – часовщик неприятно хихикнул. – О, простите, конечно, думаешь, только хочешь сделать это за мой счет. Часы обязательно достанутся Сонечке, только после моей смерти. Но и это не дает мне покоя, потому что с ней такой обмылок, как ты. Разве ты способен сохранить такую ценную вещь? Ты тут же продашь ее за гроши, шаромыжник. – Он погрозил Гурову худым сморщенным пальцем. – И чтобы больше не раскатывал губу на мои часы. Помни: я терплю тебя в своем доме только потому, что Сонечка любит тебя неизвестно за что.

– Но дядя, – попытался оправдаться Андрей, но острый взгляд часовщика пригвоздил его к стулу.

– Я тебе все сказал. – Моисей Григорьевич тяжело опустился на жалобно скрипнувший стул. «Старый скряга, – подумал Гуров. – Ну ничего, все равно буду капать ему на мозги. Браило не даст покоя мне, а я – ему». Стоит ли говорить, как он обрадовался, когда обнаружил дядю мертвым? Стоит ли говорить, что он сразу схватил часы? Конечно, милиционерам об этом разговоре знать не нужно. Он опустил голову, демонстрируя нежелание продолжать беседу, и Беспальцев, угадав его состояние, заметил:

– Насчет часов мне все понятно. Да и ваш дружок Браило не стал молчать. Давненько вы обещали ему старинную вещицу за приличные деньги. Моисей Григорьевич, естественно, не хотел ее продавать. Деньги так ослепили вас, что, увидев бездыханного часовщика, вы не подумали ни о чем, кроме как о том, чтобы присвоить часы.

– Но я его не убивал, – обронил Гуров, не поднимая головы. Беспальцев и Горемыкин с презрением смотрели на холеного коренастого мужчину, не вызывавшего никакой симпатии. – Впрочем, вы не верите ни одному моему слову, – добавил он, – и потому я отказываюсь говорить.

– Ваше право. – Геннадий вызвал сержанта и попросил проводить задержанного в СИЗО. Андрей Иванович, покорно сложив руки за спиной, вышел из кабинета за молодым милиционером.

– Что думаешь? – Горемыкин подошел к окну, распахнул его и, закурив, выпустил колечко дыма. – Нашли убийцу? Можно закрывать дело?

Майор покачал головой:

– Нет, милый мой, нельзя. Не тянет на убийцу этот Гуров, кишка тонка. Скорее всего, он сказал нам правду: пришел, увидел бездыханное тело, забрал часы – и был таков.

– Может, и так, – оперативник снова прикурил, – а может, и по-другому.

– Да не может по-другому! – парировал следователь. – Ты же сам Гурова насквозь видишь! Можешь представить, как он пытает старика?

Андрей ничего не ответил, глядя на мокрый асфальт.

– Вот и я не могу, – признался Беспальцев. – Да и мотива тут, считай, нет. Не стал бы он убивать старика из-за часов. Они и так достались бы его жене. А что касается обещания Браило… Гуров ему ничего не должен и ничем не обязан. Хотелось, конечно, денежки на шару заработать – да не вышло. Но за это не убивают.

– Да, возможно. – Горемыкин прицелился и выстрелил сигаретой в воздух. – Выходит, оборвались все наши ниточки. Макс сегодня сокрушался, что такая работа насмарку.

Беспальцев наморщил лоб и по привычке, чтобы сосредоточиться, дернул себя за жидкие прилизанные волосы.

– Знаешь, у меня сложилось впечатление, что Гуров что-то недоговаривает, – сказал он. – Понятия не имею что, но недоговаривает – это факт. Сегодня я его допрашивать уже не буду – он не в таком состоянии, чтобы откровенничать. А завтра, когда он посидит ночку в изоляторе, я возьму его тепленьким.

– Веришь, что получится? – усмехнулся Андрей. – Кажется, он вышел из твоего кабинета злой на всю милицию.

– И все же без нас ему никуда, – майор постучал по столу остро наточенным простым карандашом. – Впрочем, и с племянницей надо бы поговорить. Завтра сначала к ней поеду, а потом уже за муженька возьмусь.

– Думаешь, она что-то знает? – усомнился Горемыкин.

– Почему бы не проверить? – Майор щелкнул пальцами и провел ладонью по столу. – Рабочий день заканчивается, Андрюша. Иди домой. Мы так редко приходим домой вовремя…