— Еще бы! В этой игре были такие ставки…

Адамс опять посмотрел в зеркало.

— Это действительно нужно? — спросил он. — Не давать ему отдыха, не вводить обезболивающего…

— Это — приемы психологического давления. Чем труднее человеку сосредоточиться, тем труднее ему врать.

— А у вас сволочная работа, Воронов…

— На редкость сволочная.

В комнату для допросов вошла девушка в авиационной парадной форме с погонами прапорщика. Она катила за собой фуршетный столик с кофе.

— По правде говоря, я уже немного отвык от рутины, — продолжал осваговец. — И Флэннеган тоже. Мы, казалось бы, уже достигли тех ступеней карьеры, на которых черную работу поручают подчиненным. Но сейчас у нас, можно сказать, все в разгоне. Война, сами понимаете… Ну, вы хотите поговорить с ним или нет?

— Давайте, — решился Адамс.

— Флэннеган, идите сюда, — сказал Воронов в микрофон. Кавторанг поднялся из-за стола и вышел вслед за девушкой. Адамс столкнулся с ними в коридоре.

— Кофе, ваше высокоблагородие? — спросила девушка.

— Спасибо, не надо…

Он толкнул тяжелую звуконепроницаемую дверь. Вошел в кабинет и отпустил ручку, позволив пружине сделать свою работу.

— Господин полковник… — Сидящий перед столом человек даже не обозначил намерения встать перед старшим по званию, и Адамс не мог его за это осудить.

— Господин капитан. — Комдив сел напротив, в то кресло, из которого встал Флэннеган. — Как вы себя чувствуете?

— Благодарю, вполне сносно.

Адамс сделал ряд необязательных движений, как всякий человек, которому неловко: провел рукой по волосам, зачем-то поправил манжету, достал зажигалку и высек огонек, хотя и не собирался закуривать. Покосился на одностороннее зеркало и слегка разозлился. Ну да, он задал дурацкий вопрос… Он не умеет допрашивать людей. И не хочет. И не его это работа. Он и не собирался никого допрашивать — пришел просто поговорить.

Он думал вчера, что если им обоим повезет, и они останутся в живых, первый и главный вопрос, который он задаст, — почему Верещагин отказался выполнить его приказ.

Вы себе можете представить военного, который решился на неслыханный риск и ответственность, превышающую свои полномочия, и внезапно узнал, что кто-то уже взял все в свои руки и ведет? Беспокоиться не о чем? Или есть о чем? На выбор — секунды: да или нет? Подчиниться или следовать своему решению? Игра вабанк, равные шансы на выигрыш и на проигрыш, и выигрыш сомнителен, а проигрыш — непоправим.

Полковник выбрал — подчиниться. И двенадцать часов не знал, что же он выбрал… Он успокаивал себя тем, что человек, обладающий кодами и «Красным паролем», наделен чрезвычайными полномочиями и действует наверняка.

Дальше все пошло еще чуднее. Вся Корниловская была убеждена, что приказ на передачу «Красного пароля» отдал он, Адамс. У него был неприятный личный разговор с главнокомандующим. Его полковничьи погоны держались на плечах с великим трудом. Спасало лишь то, что в ситуации постоянного сражения заменить его было некем. Вернувшиеся Сандыбеков, Хикс и Берлиани помочь ничем не могли: они были убеждены, что действовали если не по приказу, то с ведома комдива. Единственный человек, у кого можно было получить исчерпывающие объяснения, то ли погиб, то ли попал в руки красных. Его появление было в высшей степени неожиданным, а спасение — невероятным. На вопрос, мучивший Адамса, он уже давно ответил. Что спрашивать дальше — полковник не знал.

— Через полчаса начнется брифинг командиров дивизий и начальников штабов, — сказал он. — Та информация, которую вы передали, — насколько она достоверна?

— Им нет смысла врать.

— Им есть смысл врать. Речь идет о четверти миллиарда долларов.

— Они засветили своего агента в Главштабе.

— Они навесили на нас, кроме всего прочего, еще и мороку по поиску этого агента.

Адамс покосился на зеркало.

— Меня обвиняют в том, что я отдал вам приказ передать «Красный пароль».

— Я не передавал «Красный пароль». Вы же допросили Резуна, вы же знаете, что его передали из Москвы. Это было необходимо — оставить след в Москве…

— Но у вас была кассета. Капитан, вы понимаете все, что я говорю?

— Вполне.

— Сейчас мы, Главштаб, должны принять решение исключительной важности. Если ваши сведения верны, мы вынуждены бомбить советские аэродромы. Это — война без надежды на примирение. Мы не можем начинать ее только из-за израильских вертолетов, капитан.

— Чего вы от меня хотите?

— Вы будете сопровождать меня на брифинг. Вы повторите все, что говорили здесь. Все, что касается Востокова, «Красного пароля», кодов и своего ГРУшника. Вы должны снять с меня обвинение, потому что иначе Басманов всех задавит авторитетом командующего и нагнет к поискам перемирия… И боюсь я, что утром нас все равно засыплют бомбами…

— Может быть, я плохо соображаю с недосыпа… — Капитан потер пальцами лоб. — Но какие тут обвинения? Хоть бы вы триста раз приказали мне передать «пароль» — это было ваше право. Вторжение к тому моменту уже началось…

Адамс застыл на месте. Эта простая мысль не приходила ему в голову: он думал только о том, как доказать главнокомандующему свою непричастность к «развязыванию мятежа». Но ведь…

— Вы и в самом деле нуждаетесь в отдыхе, Верещагин. Жаль, что я не могу вам его дать. Это было не вторжение. Это было присоединение к СССР. Подписанное премьером и одобренное Думой. Капитан, мне все это так же тошно, как и вам, но Крым уже три дня считается территорией СССР, на которой СССР имеет право размещать свои войска. Как бы я к этому ни относился, но мы подняли военный мятеж.

— Я поднял военный мятеж, вы хотите сказать?

Адамс посмотрел на него. Как много значит нелепая бумажка… Не будь ее, не будь этого кретинского документа о вступлении в Союз, этого массового психоза под названием «Идея Общей Судьбы» — и те же действия капитана можно было обсуждать только в свете представления к награде и званию подполковника. А может, и полковника. Но бумажка есть, идиот-премьер ее подписал, а кучка идиотов-думцев, заигрывающих с идиотами-избирателями, одобрила. И вот — идиотизм рафинированный, тройной возгонки: он, командир Корниловской дивизии, только что с блеском разгромившей красных во всем Южном и Центральном Крыму, допрашивает человека, прошедшего через черт знает какой ад для того, чтоб сделать эту победу возможной.

Бред.

— Это говорю не я, — выдавил Адамс. — Это говорят многие работники Главштаба. В том числе — Главком…

— Они в большинстве?

— От них достаточно много зависит… Если они вам не поверят… то помоги Господь Крыму.

— Закажите еще кофе, ваше высокоблагородие, — попросил Верещагин. — Можно даже опять с бензедрином.