– Представляю себе! – Я искренне посочувствовала. Карим как-то упоминал, сколько стоят разные там камушки – помню, от всех этих цифр мне становилось дурно. – А куда ты ее потом?

– Постараюсь нашему музею ИЗО продать. Не смогут купить – так пока отдам. Пусть выставляют. – Карим смотрел на меня и улыбался. – Понимаешь, она должна быть в Казани. Исторически. Пусть маленькая, пусть копия, но должна.

Мне показалось, что он прекрасно понимает. Я единственная из всех его знакомых, кто может действительно оценить такой поступок. Остальные, скорее всего, покрутят пальцем у виска. Но даже я не смогла сдержать удивления, покачав головой, чем только вызвала у Карима еще более широкую улыбку. Надо же, в чем-то и мы с ним, такие разные, похожи. Каждый по-своему, нечасто, временами, но все-таки служит чистому искусству.

Несмотря на этот проблеск неожиданно возникшей между нами духовной связи говорить о своих незначительных успехах на поприще науки мне теперь расхотелось. Разве такое маленькое, в общем-то, ничем не примечательное достижение могло сравниться с осязаемым подвигом Карима – сказочной миниатюрой шапки Мономаха, рожденной в его умелых трудолюбивых руках?

Да дело, конечно, не в том, что он не понимает цели моей учебы в аспирантуре. «И что тебе это даст? – было его любимым вопросом. – Работу хорошую найдешь? Деньги зарабатывать будешь?» Дело в том, что деяние Карима само по себе было несоизмеримо выше. А я бы все равно не смогла объяснить ему, что такого важного делаю для человечества. Он вот создает красоту – волнующую и осязаемую. Ее можно потрогать, рассмотреть, можно ею гордиться и выставлять ее напоказ. А мои изыскания вряд ли по сути своей кому-нибудь интересны. Так, эгоистическое баловство – потешить собственную жажду познания и получить удовольствие от чувства сопричастности к творчеству, к извлечению его не до конца разгаданного смысла. От всех этих рассуждений на тему бесполезности моих занятий накатила жуткая тоска. Хотелось изменить все, научиться производить на свет что-то действительно ценное и, как бы это сказать, живущее своей независимой и нужной людям жизнью. Что именно – я никак не могла для себя понять.

Перед уходом я еще раз взглянула на шапку Мономаха и тяжело вздохнула – где же, интересно, прячется идея моего шедевра и уготован ли он мне судьбой вообще?

Карим снова поцеловал меня в щеку, теперь на прощание, и я, расстроенная, медленно вышла за дверь. На душе было как-то странно – и светло, и грустно одновременно. Перед глазами стояли шапка Мономаха и гордо улыбающийся Карим, который твердо знает, для чего он живет на этой земле. А вот я – в свои двадцать два – все еще плыву по течению и не могу ничего понять.

Пришлось совершенно банально утешаться мыслью о том, что Карим на десять лет меня старше. Глупо, конечно, но действенно, что ни говори.

Домой я попала быстро: поймала машину – Карим, как всегда, успел тайком сунуть мне в карман несколько сторублевых купюр, и я решила избавить себя от унылой и душной тряски в автобусе.

Через двадцать минут я уже бродила по квартире из угла в угол с Катенькой на руках. Она почему-то хныкала и капризничала. Может, чувствовала мое противное состояние? Мысли приходили в голову одна мрачней другой. Я вдруг отчетливо осознала, что, несмотря на собственную семью, ребенка, аспирантуру, диссертацию, у меня нет жизни: все чувства и эмоции, кроме разве что материнских инстинктов, заимствованы из литературы, все желания относительно собственной карьеры навеяны родителями, все планы построены кем-то, но не мной. Я ясно увидела продолжение собственной жизни – как на экране черно-белого телевизора. Диссертация, защита, преподавание в университете, бесконечные репетиторства, редкие выезды на конференции, возможно, пара-другая монографий и докторская на склоне лет. Потому что нужно же как-то достойно подойти к финалу.

В такой жизни не могло быть неожиданностей и загадок, неоткуда было взяться новым впечатлениям, кроме полученных из книг. Все просто, лаконично, понятно. Как тезисы доклада для какой-нибудь научной конференции. Мне стало страшно и еще безумно жалко себя. Хотелось сбежать. От рутины, предсказуемости и бесцельности существования.

Катенька, моментально почувствовав, что мама задумала что-то не то, нежно обняла меня ручками за шею и запела себе колыбельную: «А-а-а-а-а». Я поцеловала дочку в шелковый лобик, теснее прижала к себе и едва удержалась, чтобы не заплакать.

Через несколько минут Катя заснула, и я уложила ее в кроватку. Дочка всхлипнула во сне и, тут же успокоившись, задышала глубоко и ровно. Ручки у нее были подняты вверх в жесте «сдаюсь». Я умилялась, глядя на нее: так она уже давно не спала, большая все-таки. Скоро год. А может, просто мой ребенок пытается таким образом сказать, что и теперь, даже больше, чем в самом начале жизни, нуждается в моей защите и любви. Но уже сейчас чувствует, что мысли мои заняты не только и не столько ею, а другими, неясными и путаными вещами. Снова слеза сбежала по щеке и растворилась на губах соленым вкусом. Смысл жизни – защищать и оберегать. Я осторожно погладила ладонью крошечную ручку и вышла из комнаты.

Славик где-то пропадал, как всегда, – поговорить было не с кем. Спать я не могла – слишком много мыслей накопилось в моей бедной голове за один день, нужно было как-то их переварить. Только вот на конструктивные размышления не было уже сил. Я подошла к компьютеру, нажала кнопку «включение» на системном блоке. Машина заурчала, на экране замигала заставка Windows. Я подключилась к Интернету и открыла свой электронный ящик, чтобы проверить почту. Очень хотелось обнаружить хоть какое-нибудь, пусть самое коротенькое письмо. Новых сообщений не было, я грустно вздохнула. Да и откуда им взяться? На последнее послание Артема, которое пришло недели три назад, я так и не ответила – была слишком занята диссертацией, а в перерывах – ребенком и домашними делами. Самое время наконец исправиться – невежливо так долго молчать, да и поделиться с кем-нибудь своими переживаниями просто необходимо.

«Привет, Артем!

Прости, что так долго не давала о себе знать – с головой «ушла в науку». Сегодня состоялось обсуждение первой главы на кафедре. Было сказано, что все успешно и можно двигаться дальше. Так что будем двигаться – вариантов нет.

Хотя, если честно, вся эта канитель с представлением главы оставила в душе довольно смешанное чувство: с одной стороны, кажется, что ты что-то сделал, с другой – совершенно четко понимаешь, насколько это бесполезно. Ну, кому нужны все эти интерпретации и литературоведческие трактовки?! И еще беда – мне явно не хватает нужных знаний. Особенно помогают это понять вопросы профессоров (мне столько их, этих вопросов, сегодня задали).

Давно уже мечтаю посвятить пару лет жизни исключительно развитию собственной эрудиции и «закрыванию пробелов». Но это, сам понимаешь, из разряда светлой и несбыточной мечты. Постоянно что-то мешает. Что-то мелочное, бессмысленное и бесформенное – как сама жизнь. Вот такие дела. Пиши, как ты. Буду ждать. Яна».

Артем снова ответил моментально. Поздравил с успешным началом научной карьеры – то ли пошутил, то ли искренне, я не смогла понять – и порассуждал в ответ на тему собственной неполноценности. У него, оказывается, тоже часто возникало ощущение, что он слишком мало знает, а в МГУ его держат по какой-то странной ошибке или из жалости. Да и в формировании жизненной цели он явно не преуспел. Мне стало смешно: уж кто бы говорил! За то время, что Артем занимался наукой, у него накопилось рекордное количество всевозможных стипендий и грантов – мне такое и не снилось. Абсолютно уверена, что их не раздают просто так или «из жалости». И цель у него была вполне осязаемая и понятная – сделать серьезную научную карьеру, возможно, за рубежом. Так что все четко и ясно. Настроение стало постепенно исправляться: значит, не у меня одной бывают депрессивные мысли на тему сложности бытия и собственной никчемности. Странно. Обычно меня не радуют чужие трудности и проблемы. А вот откровения Артема помогли воспрянуть духом и порадоваться родственности наших душ.