Я клятвенно пообещала себе, что завтра же заведу тайный ящик на mail.ru.

Ответ Артему я написала только через неделю и уже с новой почты. Официальный ящик использовать больше было нельзя.

Семь дней – достаточный промежуток времени, чтобы подумать. Чем я, собственно, и занималась, забыв об обязанностях мамы, супруги, дочери и аспирантки. Все сношения с внешним миром совершались теперь исключительно на автомате. Но долгие размышления, к несчастью, явно не прибавили мне ума.

«Привет! Твой стриптиз, нужно сказать, удался и доставил мне весьма изысканное наслаждение. Тем более что человек – такое смешное существо, которому приятно видеть, что у других могут быть те же недостатки и мысли, что и у него. Одним словом, прости за банальность, в тебе я нашла родственную душу. Это касается и твоих размышлений о возрасте, и скептического отношения к праздникам. Вот только творить чудеса своими руками я не умею. А жаль.

Знаешь, мне чертовски понравилось быть идеей фикс. Только сомнения мучают – обычно, когда эта самая идея становится явью, она теряет большую часть своей привлекательности. Если помнишь, еще мудрый Флобер напутствовал: «Не прикасайтесь к идолам. Их позолота останется на ваших пальцах». Так вот. Я терпеть не могу кого-то разочаровывать. Страдают некоторые такой разновидностью безумия, когда хочется нравиться абсолютно всем. У меня очень похожие симптомы. Даже если человек меня не интересует – это к поклонникам относится тоже, я все равно буду продолжать с ним общаться. Не подпускать, но и не отпускать. Где-то посередине. Зато так он во мне не разочаруется. Железная логика, правда?

Ладно, теперь самое сложное. Если ты окончательно и бесповоротно уверен, что хочешь подарить себе меня на день рождения или на Новый год, возражать не стану. Но подумай еще раз, чтобы потом не было мучительно больно…

Новый год, правда, у нас «семейный праздник», так что ничего не выйдет. А вот день рождения – это только твое. Можешь быть волшебником сколько угодно душе. Только имей в виду – я очень своенравное чудо. И могу появляться исключительно по пятницам или субботам. А в остальном – никаких возражений, даже против разного рода стриптиза. Целую. Яна».

Я перечитала то, что было написано, и сама себя испугалась. Откуда только вылезла эта искушенная в делах сердечных дамочка, которая кокетничает и заигрывает напропалую, заранее понимая, к чему это все впоследствии приведет?! Зачем она проснулась вдруг во мне, да еще так не вовремя?

В голове навязчиво крутилась одна-единственная мысль: «В тихом омуте черти водятся». Про кого, если не про меня?!

Диссертация была заброшена, бумаги, разложенные на письменном столе, постепенно покрывались слоем пыли, а я с головой ушла в виртуальный роман, который набирал нешуточные обороты, грозясь снести все на своем пути. Домашние дела, работу по хозяйству я выполняла неосознанно, действуя только руками и по давно заученной схеме. Даже читая Катеньке книгу, играя с ней, мне теперь никак не удавалось сосредоточиться на содержании сказки и смысле игры – в мечтах я была далеко-далеко. Если бы кто-то видел меня со стороны, у него возникло бы ощущение, что девушка страдает редкой и загадочной болезнью: движения и действия никак не согласуются с мимикой, не говоря уж о выражении глаз. Я могла отчитывать Катю за разбросанные по всему дому игрушки и при этом блаженно улыбаться, могла мыть полы и томно, даже сладострастно, вздыхать, могла, наоборот, читать про «Веселых чижей» таким заунывным голосом, что Катенька пугалась и отнимала у меня книгу.

В моменты просветления я давала себе слово контролировать ситуацию и не гробить своей неадекватностью ребенку нервную систему, но стоило мне вернуться к повседневным делам, и все обещания таяли как мороженое на солнцепеке. Оставалась только грязная, липкая лужа. Ни слова, ни внушения, ни просьбы меня не задевали. Если у кого-то – мамы, свекрови, подруги – возникало желание меня воспитать, я просто уходила от разговора. Только и всего. Один лишь Славик придерживался идеальной линии поведения – по-прежнему не появлялся дома и ни черта не замечал. Только один раз, не найдя пополнений в моем почтовом ящике на Outlook, брезгливо бросил: «Ну, наконец-то виртуальный хахаль отвалился. А я все гадал, когда ему надоест». Я с трудом скрыла задорную улыбку, которая стремилась развернуться на губах.

Тем временем взгляд мой становился все более и более туманным. Физически присутствуя на земле, я витала в облаках. В голове постоянно собирались слова, фразы, предложения, адресованные только одному человеку – Артему. Я «писала» ему, рискуя пропустить нужную остановку по дороге в университет, «писала», готовя обед, в постели, гуляя с Катериной, «писала» на заседаниях кафедры. Это была самая приятная разновидность сумасшествия из всех, о которых я когда-либо знала. Мне удавалось жить такой насыщенной внутренней жизнью, общаясь с одним-единственным человеком, что все остальное вокруг меня переставало существовать. Выныривала я только благодаря ребенку – чуткая Катенька, возмущенная моим «отсутствием» в последнее время, научилась закатывать самые настоящие скандалы. С валянием на полу, стучанием ногами и криком до небес. Но стоило мне очнуться, поднять ее на ноги и ласково спросить: «Что случилось?», как Катя прекращала спектакль, пользовалась моментом и, пока мама снова куда-нибудь не «улетела», тащила к игрушкам.

Ума не приложу, как за полтора месяца – от письма об «идее фикс» до дня рождения Артема – меня не изолировали от ребенка, не выгнали из аспирантуры и не сдали в довершение всего в городскую психиатрическую больницу на улице Волкова. Я упорно продолжала не замечать сгущающегося вокруг недовольства близких и, улучив свободную минутку, тут же бежала к компьютеру, чтобы проверить содержимое почтового ящика на предмет «непрочитанных сообщений». Мы с Артемом стали писать друг другу каждый день, а иногда и по нескольку раз, если время позволяло. Длинные письма курсировали между почтовыми серверами, за доли секунды передавая безудержные эмоции и навязчивые мысли из Казани в Москву и обратно. Наверное, если бы мы жили рядом и могли встречаться так часто, как хотели, нам хватило бы недели, чтобы разобраться со всем этим клубком запутанных чувств. Но такой возможности не было. И мы постепенно все глубже и глубже погружались в игру собственного воображения, подменяя им существующую реальность.

Временами я неожиданно сознавала, что путаю слова, сказанные Артемом, со словами, написанными Аполлинером, мешаю жизненный опыт друга с опытом поэта. Думаю, эта неразбериха и сыграла тогда решающую роль. Жизнь свою я начала измерять категориями искусства, как понимал его Аполлинер: нет ничего запретного и безобразного.

«Привет! – писал Артем в ответ на мое послание. – Должен сказать, что твое «снимание вещички» достойно самой высокой оценки. Я рад, что тебе понравилось быть идеей фикс. Кроме того, уверен, что для меня ты своей привлекательности не потеряешь, кто бы там что ни говорил. А теперь подумай, какая ответственность на мне. Ведь я тоже не должен разочаровать «своенравное чудо».

Кстати, у меня есть еще одно свойство (сеанс второй). Мало того что я не люблю разочаровывать. Я еще и жадина: мне очень не нравится разрывать отношения. В этом плане я редкостный Плюшкин – пусть лежит в чулане, авось пригодится. И знаешь, борьба с этой жадностью чертовски тяжелая штука.