Еще немного — и я его расцелую, не посмотрю на ершистость. Потому что благодаря его загадкам, ответы на которые найдены мною не без его же помощи, почувствовала я опору, встала на землю, утвердилась и поняла сразу, как угнетающе действовала на меня неопределенность. Легко дышится, когда понятны намерения противника и есть возможность предвидеть его действия. Теперь я почти наслаждалась беседой, смотрела на Базана ласково, а он приступил к рассказу о своем звонке Степанову.

— Павел Иванович, сказал я ему, мы действуем по просьбе Василия. Для того чтобы он поверил мне, я назвал номер здешнего телефона, по которому с подачи брата он сегодня звонил и просил о помощи. Степанов оказался человеком хоть и нервным, но разумным, и мне поверил. Тогда я предупредил его об опасности. К сожалению, Павел Иванович — человек испорченный небольшой, но все-таки властью и из высокомерия инструктажа не принял. Самое трудное было убедить его в том, что с сегодняшнего дня ему надо соблюдать особую осторожность в общении с посторонними. Лучше всего шарахаться от них, как от цепных псов, независимо от вида и возраста обратившегося. Он попытался высмеять меня. Пришлось ответить в том смысле, что следующий звонок по известному ему номеру может оказаться безрезультатным. Это его образумило, но не до конца. Потому что когда я предложил предоставить тебе возможность заняться его машиной, чтобы вогнать куда надо пару микрофонов и маячок, он согласился не сразу, а стоило мне попросить его поговорить в трубку некоторое время, чтобы модулятор смог «взять» его голос, — возмутился и обозвал меня игроком в бирюльки. Его голос я все-таки «срисовал». Модулятор — тоже в твоей сумке. А сейчас… — Артемий посмотрел на часы, — тебе пора, иначе не успеешь «зарядить» электроникой его машину. Начало шестого, а в восемнадцать тридцать он отвалит со двора информационного центра.

Он попросил жестом, и я подала Артемию его костыли.

— Ты извини, что я будто выпроваживаю тебя, — сказал он, шкандыбая за мной следом ко входной двери. Я обернулась, и он мгновенно сменил пластинку: — Машина Степанова, черная «Волга», будет стоять сзади здания столовой, где-то сбоку от главного корпуса. Дверцы не заперты. Охране приказано не интересоваться женщиной, которой вздумается тихо посидеть в салоне. Так что, если где-нибудь поблизости от машины будет маячить молчаливая личность в камуфляже, можешь не опасаться.

Он поторапливал меня до тех пор, пока я не вынула из сумки, показавшейся мне неправдоподобно тяжелой, здоровенный кожаный футляр.

— Что это?

— Монокуляр, — пояснил он, сразу сделавшись виноватым, и заторопился, зачастил словами, когда я решительно протянула ему прибор. — Восьмидесятикратный, Юль, прекрасная оптика. Возьми, лишним не окажется. Да пригодится же, тебе говорят! — завопил Базан, когда я без колебаний сунула округлую черную коробку в его руки. — Жалеть будешь. Я и насадку ночного видения положил туда же.

Только я раскрыла сумку пошире, чтобы заглянуть в нее, Артюха бултыхнул в нее монокуляр и отпрыгнул, громыхнув костылями, назад.

— Давай так: ты выложишь его в машине, и пусть себе валяется. И плечо он тебе там не оттянет.

Пришлось согласиться, чтобы не обидеть его глупой неуступчивостью.

На улице с пасмурных небес на землю спустились осенние сумерки и уже горел фонарь на столбе, рядом с калиткой. Усевшись в машину, я включила фары — осветила Артемия, стоящего, расставив в стороны костыли, на маленьком крыльце перед открытой дверью. Он, прощаясь, поднял вверх руку.

Всю дорогу до степановского хозяйства я думала только о том, как это здорово — иметь возможность слушать разговоры, ведущиеся в машине подопечного, и как это мало для полного контроля над ситуацией. Насколько уверенней я была бы сейчас, если бы разрешил Павел Иванович, а то и сам помог бы установить соответствующую аппаратуру и в кабинете, и в квартире, и везде, где приходится ему бывать. А если бы еще поступился он своими принципами и принял от меня или Базана симпатичную печатку, очень похожую на платиновую, да носил бы ее, не снимая… Я бы тогда, не снимая, носила клипсы. И могла бы слышать все, что делается вокруг Павла Ивановича, находясь от него на расстоянии пятидесяти метров. Но ослиное высокомерие подопечного, с каким он посмел обозвать Артемия игроком в бирюльки, не оставляло мне надежд. Осел. Ведь трусит. Трусит отчаянно! Трусит и упирается, когда его из горящего хлева за хвост тянут. Так кто же он после этого?

Машину я остановила рядом с той самой дырой в ограждении двора степановского центра, путь через которую мне был уже хорошо известен.

Не зажигая в салоне света, я порылась в сумке и рассовала по карманам все, что было необходимо для того, чтобы превратить черную «Волгу» в радиотрансляционную станцию малой мощности. Перебрав в уме все детали и убедившись, что ничего не упущено, я вышла из машины и после краткого размышления направилась вдоль ограды, к дыре, не заперев машину. Нападения я не жду, это абсурд, погони — тоже, но лишать себя возможности резвого старта — это выше моих сил. Подойдя к месту и оглянувшись на «Ниву», я, машинально пробормотав: «Мало ли что…», скользнула между черными гранеными прутьями во двор информационного центра. Сделала несколько шагов в темноту, свернула с тропинки и затаилась в зарослях кустов. Темнота и осторожность, доведенная до рефлекса, требовали от меня сначала осмотреться, затем составить мнение об окружающем, а потом как можно незаметней продвигаться к цели. Я вспомнила степановское: «Игроки в бирюльки!» Пусть так. Зато не ослы.

«Сзади столовой, сбоку от главного корпуса», — назвал мне Базан место, где должна стоять «Волга» начальника. Знаю. Территорию я изучала всего лишь сутки тому назад.

Проще всего было бы пройти туда прямо, между корпусом и этой вот сволочной подстанцией, по освещенному и ровному месту. Тем более что безлюдно кругом, тихо и спокойно. Ну и что, что видно меня будет со всех сторон одинаково? Да и кому видно-то? Охране? Около восемнадцати часов субботнего вечера? Они сейчас все, как один, лясы точат и чаи гоняют. В корпусе свет только внизу, в вестибюле, а на этажах — редкие окна освещены. В подстанции темень. Все фонари — вдоль дороги, между деревьями. Летом, когда кроны деревьев не голы, как сейчас, здесь должно быть еще темнее.

Я посмотрела на часы, поймав циферблатом слабый отсвет. Поторапливаться надо. Мое время — до половины седьмого, так сказано было.

«Поторапливайся!» — подхлестнула себя и, отбросив всякие колебания, направилась в обход главного корпуса. Что-то говорило мне, и чем дальше, тем настойчивей, что сейчас вовсе не прямая является кратчайшим расстоянием между двумя точками.

Обойдя здание и потеряв на этом не менее десяти минут, — потому что неширокое пространство сзади него, между стеной и глухим деревянным забором, оказалось густо заросшим высоким, сухим сейчас бурьяном, продраться через который было непросто, и еще сложнее оказалось остаться при этом чистой и не набрать репьев на бока и штанины, — я увидела черную «Волгу» сразу, как глянула из-за угла. Стояла она не у самой столовой — одноэтажного, приземистого зданьица, а ближе к корпусу, неподалеку от окна, свет из которого позволял хорошо ее видеть. Охрана постаралась, позаботилась о хозяйском добре и своем удобстве. Можно, посмотрев в окно, убедиться, что все в порядке.