Я удивленно спросила:

– Выходит я никудышная?

– Я этого не говорил, – со знанием дела возразил Бахчу, – только все эти благородные миндалевидные глаза, пухлые щеки и блестящие локоны уже ничего не стоят. Вкусы изменились. Сама знаешь, в кино на роли главных героинь отбирают девушек с выступающей нижней челюстью, ввалившимися глазами и резко очерченными скулами.

Тилак раздраженно заметил:

– Чушь! Обсуждать наружность человека – занятие недостойное. Красота – свойство внешнее. Личность – вот что главное.

Я не участвовала в разговоре – с головой ушла в себя. Почему у меня всего с избытком? Денег, красоты, любящих родственников, друзей. Порой это так утомляет. Родня не спускает с меня глаз. У меня было два деда: отец моего отца и его дядя. Они оба баловали меня. Они умерли друг за другом в один год, но другие родственники не стали любить меня меньше.

Впрочем, мама отличалась от всех остальных. Она любит меня безмерно, но не балует меня. Мать моя, на самом деле, чудачка. У нас с ней почти нет ничего общего.

Даже мои друзья говорят: «Твоя мать уж очень странная, правда? Смотри, как она заботится о своем муже».

Что верно, то верно, родственники всех моих друзей не отличаются такой преданностью друг к другу. Мама очень любит и уважает папу, она подчиняется ему во всем, в отличие от меня. И при всем том эта старомодная женщина безупречно ведет домашнее хозяйство. Я слышала, что именно благодаря ее усилиям и предприимчивости мы обзавелись двумя лавками. Наш теперешний достаток – результат ее прозорливости. Мы все молимся на нее. Ведь это она спасла нашу семью от полного разорения и снова поставила всех нас на ноги.

Манера, с какой мама обращается к папе, вовсе не казалась мне необычной: я привыкла к ней с детства. Хотя моим друзьям она резала слух. Они как-то спросили меня: «Почему у тебя мать называет отца официально – аапни?»

Я смутилась. И спросила мать:

– Ма, а почему ты называешь папу аапни?

На что она сказала:

– Он был значительно старше меня и казался большим человеком. Так что аапни вполне к нему подходило. В этом нет ничего обидного.

– Значит, все жены должны обращаться к своим мужьям точно так же?

– Ну конечно, нет. Каждый волен поступать так, как ему хочется. Моя же сила в том, что я всегда уважала его. Иначе у нас все развалилось бы.

Я ничего не поняла. Но выпытывать у мамы подробности не стала. В нашем доме все еще царила древняя, феодальная атмосфера. В то время как все вокруг быстро менялось.

В то утро, когда я проснулась у себя на третьем этаже, зимнее солнце заливало светом мою комнату через восточное окно. День надвигался неумолимо. А у меня в голове все еще кружили воспоминания о давешней ночи, лунном свете и одиночестве.

Я почистила зубы, уже собиралась спускаться вниз и тут увидела, как по лестнице взбирается Барома. С ее ревматическим коленом подъем давался ей с трудом. Она часто и тяжело дышала.

Я спросила:

– Зачем тебе подниматься наверх, Барома? Позвала бы меня, и все.

– О чем ты ночью так громко говорила с этой Чаттерджи?

Я тихонько рассмеялась.

– И правильно сделала, что говорила. А почему они измываются над ней?

– К чему тебе вмешиваться в чужие дела? Хочешь с ними переругаться? Вы же кричали так, что все соседи вас слышали. Не смей больше так делать.

– На самом деле мне хочется как-нибудь собрать всех моих друзей и ворваться к ним в дом.

– Что ж, тебе это по силам, ты и не на такое способна. Говорят, вчера вечером ты даже грузовик толкала.

У Баромы округлились глаза.

– Что ты еще придумала? Никогда не слыхала, чтоб девицы толкали грузовики.

– По-твоему, Барома, мы все еще живем в прежние времена? Современные девушки могут все.

– Все, да не все, девице пристало быть девицей. А не превращаться в парня. Слава богу, что по нынешним временам женщины не начали отпускать бороду.

Я не смогла сдержаться и рассмеялась.

– Ну что такое ты говоришь, Барома! Просто ты завидуешь современным девушкам, разве нет?

– Это правда, только разве что самую малость. – Барома достала из-под полы своего сари какую-то мисочку. – На вот, поешь. Я только что приготовила.

Гокул-питхи. Я терпеть не могла эти засахаренные кокосовые стружки. И невольно поморщила нос. Но о том, чтобы ей в этом признаться, не могло быть и речи. И я только сказала:

– Ты же не хочешь, чтобы я превратилась в тумбу?

– Ома! Ты еще совсем девочка. Ну какая же ты тумба?

– Ну да, возьму и превращусь. Знаешь, сколько калорий содержится в сладостях?

– Ни о чем таком я и слыхом не слыхивала. Покушай! Очень полезная штука, особенно зимой. Да и день сегодня особый.

– Ты же знаешь, что я люблю?

– Очень даже хорошо. Всякие штучки, которые извиваются, точно черви да острые шингара из лавки Гопала. Ничего удивительного, что ты превращаешься в скелет.

– На скелеты сегодня большой спрос. Ладно, я открою рот, и ты положишь туда кусочек. Мне и притрагиваться противно к этой вязкой, как сироп, гадости. А то руку перепачкаю так, что потом не отмою.

– Пошире открывай!.. Горячо!.. Осторожней!..

Сказать по правде, Барома – была мне даже ближе, чем мама. Барома все равно что открытая книга: она ничего не таила в себе. А ее любовь ко мне выражалась в том, что она всегда меня чем-то пичкала, неизменно ругала худобу и даже больше того, была против феминизма. И все же, когда я хотела, мне удавалось ее разубедить. Я могла попросить у нее все что угодно – и незамедлительно получить.

Полтора года назад Барома чуть в обморок не упала, когда дядюшка купил мне мотороллер. Она с ним крепко тогда поругалась. Ясное дело, раньше она никогда не видела такой штуковины. Зато теперь она с удовольствием ездит со мной на заднем сиденье.

Барома говорила:

– Ты и впрямь мальчишка. И девчонкой родилась по ошибке.

Но Барома не знала, что я самая что ни на есть девчонка. И, в отличие от нее, нисколько об этом не жалела. Я очень счастлива, что родилась девчонкой. Если такая штука, как перерождение, действительно существует, я хотела бы всякий раз перерождаться в девчонку. И вообще, мне бы хотелось, чтобы мир принадлежал только женщинам, а не мужчинам. Какой прекрасный был бы он тогда, если бы в нем жили только женщины! Впрочем, нет, папа с братом и двое дедушек пусть останутся. И больше никого.

Сегодня у нас праздник. И мне предстоит сделать кучу вещей: сходить на музыку, потом к Шабари за тетрадками, а от нее к Сумите – она вяжет мне кофточку, и я попросила ее немножко изменить фасон.

Как только я спустилась по лестнице, мама сказала: