Разумеется, ген. М.В. Алексеев делал все от него зависевшее, чтобы не допустить подобного развития событий. После назначения нового главкоюза М.В. Алексеев писал по этому поводу А.А. Брусилову, опасавшемуся интриг: «До настоящего времени государь император даже намеком не выразил намерения учредить какой-то Верховный Совет, который ничего, кроме вреда и помехи, принести не может, если он вопреки логике появится на свет. Думаю, что это неправда; следовательно, и вопросы о новом назначении ген. Куропаткина — вздор. К области сплетен относится и слух о назначении г.-а. Рузского на Ю.-З. фронт. Еще неизвестно, насколько он действительно поправился, чтобы взяться снова за дело, которое дважды оказалось не по его физическим силам. И по поводу г.-а. Рузского Его величество ни разу не высказал своих намерений привлечь его снова к главнокомандованию. С занятием Вами поста главнокомандующего Вы сделались предметом с одной стороны зависти, а с другой — сплетен и выдумок. Думаю, что Вашей супруге еще не раз придется выслушивать как бы сочувственные разговоры о предстоящих для Вас переменах всякого рода… Моей жене и дочерям не раз приходилось отвечать на вопросы, когда я переезжаю в Смоленск за освобождением от возложенных на меня служебных обязанностей. К этому нужно относиться спокойно; без таких сплетен мы прожить не можем. Будем делать то дело, которое в данную минуту возложено на нас, делать со спокойствием духа, с ясностью ума, не задаваясь вопросом, что ожидает лично каждого впереди. Одно могу сказать, что если бы возник вопрос о Вашем перемещении, то, насколько я могу, буду определенно докладывать, что такое перемещение для дела вредно и не должно быть допущено. Убежденно говорю, что Вы не должны смущаться такими слухами: они неизбежны. Ведите всю работу по намеченному плану; слишком ответственно и велико наше дело, чтобы при выполнении его принимать во внимание сплетни. Киев — особенно склонен к такой деятельности. Я не позволил бы себе скрыть от Вас даже признаки, намеки на возможные перемены»{65}. Император доверял генералу Алексееву и не собирался менять его в преддверии летнего наступления. Даже спустя полгода, когда во время тяжелой болезни Алексеева будет выдвинута фигура ген. В.И. Гурко, царь убедится, что пока еще Алексеев незаменим. Поэтому при подготовке решительной кампании 1917 г. составление оперативно-стратегического планирования будет всецело находиться под влиянием генерала Алексеева.

Тем не менее интриги велись, будучи реальной угрозой для вооруженных сил. Представляется, что Алексееву стоило значительных усилий расстроить планы тех лиц, что пытались продвинуть наверх таких кандидатов, как Куропаткин или Рузский. Очевидно, что при новом помощнике Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев был бы отстранен от фактического руководства действующей армией. Но дело даже не столько в армии, сколько в расстановке фигур на доске высшего российского истеблишмента.

Начальник штаба Верховного главнокомандующего по своему положению являлся вторым лицом в государстве. Если при великом князе Николае Николаевиче Н.Н. Янушкевич был простым канцелярским работником, исполнителем воли главковерха, то при императоре Николае 11 начальник штаба оказывал громадное влияние на внутреннюю жизнь страны. Теперь приезжавшие в Ставку министры отчитывались не столько перед монархом, сколько перед генералом Алексеевым. Ведь большинство министров являлись членами Особого Совещания по обороне государства, председательствуя в его составных частях. Например, министр земледелия, отвечавший за продовольствование вооруженных сил и страны в целом, был председателем Особого совещания по продовольствию. Эти функции напрямую затрагивали вопросы обороноспособности государства, почему отчет приходилось держать перед наштаверхом.

Конечно, царь пытался оставить за собой все ключевые прерогативы, а потому не осмелился передать полномочия диктатора — Верховного министра государственной обороны (на создании этого поста М.В. Алексеев особенно настаивал) — своему начальнику штаба. Усеченное диктаторство получил премьер-министр Б.В. Штюрмер, которому недаром царь передал и пост министра иностранных дел. Таким образом, генерал Алексеев не мог допустить, чтобы кто-либо иной из высокопоставленных генералов получил чрезмерное влияние на царя. Одно дело — занимать официальный пост начальника штаба Верховного главнокомандующего, и совсем другое — безответственное положение при главковерхе.

Впрочем, царь и сам понимал это, а потому, к своей чести, не собирался создавать ненужной креатуры. Давление на императора провалилось, хотя велось оно не без помощи императрицы, опасавшейся связи ген. М.В. Алексеева с оппозицией. Другое дело, что, по иронии судьбы, преемником Алексеева мог стать человек, в еще большей степени связанный с Государственной думой. По свидетельству М.Д. Бонч-Бруевича, Н.В. Рузскому протежировал Г.Е. Распутин, хотя генерал, разумеется, желал сохранять все это в тайне. Однако же вновь вернуться на свой фронт генералу Рузскому удалось. Как только встал вопрос о направлении не оправдавшего ожиданий Ставки ген. А.Н. Куропаткина в Туркестан на подавление восстания, его преемником стал не кто иной, как Н.В. Рузский. Бонч-Бруевич пишет, что «через несколько дней, когда высочайший рескрипт о назначении Рузского был подписан, Распутин сделал попытку встретиться с ним, но Николай Владимирович отклонил переданное ему через третьих лиц предложение и уехал в Псков»{66}.

Н.В. Рузский стал достойным преемником А.Н. Куропаткина на посту главнокомандующего армиями Северного фронта. В ходе кампании 1916 г. Северный фронт не предпринял ни одной хотя бы армейской операции, но зато главкосев Куропаткин занимался ненужным прожектерством, как, например, в отношении предполагаемого десанта в тыл германским войскам, примыкавшим к побережью Рижского залива. При том составе войск, что назначались в десант, и при том уровне согласования, что был между моряками и штабом Северного фронта, такой десант не мог закончиться ничем иным, как провалом. Заняв должность 1 августа 1916 г“ ген. Н.В. Рузский немедленно отменил подготовку десантной операции. Однако же и сам ничего придумывать не стал: помощи армиям, дравшимся южнее Полесья, на севере оказано не было.

С другой стороны, начальник штаба Верховного главнокомандующего и сам отказался от намерения сдвинуть с места Северный фронт — слишком много времени было упущено. В этот момент уже было известно о предстоящем вступлении в войну Румынии, а потому все резервы должны были отправляться на юг от Полесья. Поэтому войска с Северного фронта перебрасывались на Юго-Западный фронт, а 17 августа ген. М.В. Алексеев сообщал ген. Н.В. Рузскому, что «войска, расположенные севернее Полесья, нужно рассматривать как резерв, из которого мы можем черпать подкрепления южному фронту для достижения им, сообразуясь с обстановкой, существенной важности задач, которым определится судьба текущей кампании, а может быть и войны. К северу от Полесья нужно прочно сохранить свое положение, улучшить его чем можно при помощи частных ударов, а главное — копить силы и средства как для содействия южному театру, так и для перехода в наступление, когда создастся благоприятная обстановка»{67}. Таким образом, Ставка сама обозначила пассивность армий Северного фронта во второй половине 1916 г.