– Меня зовут Остин…

– Прошу Вас, Остин. Какой у Вас возник вопрос?

– Я бы хотел узнать… В общем… Если Земля была так перенаселена… И так много людей было. По всей Земле… То почему осталась только одна станция? Почему не несколько? Можно ж было сделать много станций, раз так много людей есть…

Он не успел договорить, как уже скорей пожилого, чем зрелого вида тётенька криком перебила его, утверждая, что он несёт глупость:

– Да, ты правда не понимаешь? Это было всё ради нашего спасения! Мы еле выжили. Мы остались целы, только потому что отчаялись на такой важный шаг. Если бы мы этого не сделали, то всю человечество бы погибло. Всё! Как ты можешь это не понимать?!

К ней подключилась ещё одна тётенька помоложе и ещё несколько человек разных возрастов, иногда поддакивающих на некоторые их реплики. Из разных концов зала стали разноситься разнообразные оклики, упрекающие молодого человека. Сам Остин пытался сказать, что задавал свой вопрос лектору, что суть вопроса состояла в желании понять произошедшее, а не упрекать кого-то в решениях, что всё, что он хочет, так это лучше разбираться в причинах и следствиях и не более того. Его никто не слушал. Его только перебивали, учили, затыкали рот и с определённого момента уличили в глупости и высокомерии.

Хеддок глядел на это и не мог нарадоваться тому, как построил весь свой процесс. Не зря он так хорошо классифицировал свою аудиторию – с ним всегда должны быть те, кто на уровне веры согласен с его аргументами. Такие люди, для которых его правда является непреложной, практически священной истиной, которую нельзя подвергать сомнению даже в собственных мыслях, не говоря уж про то, чтобы делать это публично.

Когда он смотрел на подобное, то каждый раз только и делал, что успокаивался. Его правда держится в этом мире железно. Его правда может существовать уже сама по себе. Эти лекции, по сути, нужны были уже только за тем, чтобы размяться. Тряхнуть стариной, чтобы не терять хватку. Да и для собственного удовлетворения и поднятия духа было очень важно в очередной раз убедиться, что система работает слаженно и долговечно. Что она держится не на моменте, не на случайности, а на выверенных расчётах, которые и правда могут существовать вечно.

В зал незаметно зашёл помощник Хеддока и тихонько подошёл к нему. Приблизившись совсем вплотную, он прошептал ему на ухо:

– Господин Хеддок, у Пейтона Кросса инфаркт. И при нём найдена без сознании Делейни Харпер. У неё сотрясение мозга.

– Это он её так? – также шёпотом спросил Хеддок.

– Похоже, что да.

– Я иду. – начальник секции Просвещения повернулся в сторону зала, где всё продолжался спор с явными победителями и аутсайдером, и обратился к ним:

– Ну что ж, похоже, что все ответы мы получили, так что предлагаю на этой радостной ноте завершить сегодня нашу лекцию…

***

Когда Хеддок первый раз услышал о том, что случилось, то просто подумал, что старикан слегка перебрал, а потом не рассчитал силы и не со зла, а, скорее, во вспышке мимолётного гнева задел чем-то свою подругу. Но подробности были несколько иными: Пейтон со спущенными штанами и следами спермы на собственном брюхе, валяющаяся рядом с разбитой головой и кровоточащим носом Делейни, а также пустой стакан возле кресла. Узнав всё это Хеддок несколько переменил своё мнение.

Ни о каком порыве ярости тут речи идти и не могло. Всё это походило на явный садизм со стороны старейшины. Сначала он ударил её по щеке, а затем и стаканом по голове. Непонятно, в какой именно последовательности он при этом кончил, но взаимосвязь этих вещей несколько пугала.

Хеддок знал о похождениях своего лучшего пропагандиста, заклинателя умов и сомнений. Знал, что Делейни частенько заходит к нему и несколько раз даже на скрытых камерах видел все подробности таких встреч. То, в каком положении находились они оба, говорило лишь о том, что, по крайней мере, изначально всё проходило так, как это было обычно. Но что-то пошло не так… Вот это «не так» пока не укладывалось в голове Хеддока, ведь Пейтон никогда не отличался какой-то физической агрессией.

Да, бывало, он часто кричал в спорах, часто размахивал указательным пальцем, строил грозные рожи и выпучивал глаза не только на оппонентов, но и вообще на всех собеседников. Не было никакого сомнения, что это лишь сценическая роль и не более того. И тем более это подтверждалось, что даже в тех случаях, когда что-то могло дойти до мордобоя, то Пейтон, видя это, спешно прятался за спинами коллег, огораживая себя самого от возможной опасности. И никогда не пытался сам ударить кого-то, как бы сильно не грозился при этом. Словом, рукоприкладство было весьма чуждо его натуре.

А тут выглядело так, будто он в своё удовольствие отметелил женщину, которая в этот момент ещё и ублажала его. Делала всё, как он хочет. А он в ответ – стаканом по голове. Ничего кроме как садистские наклонности в купе с каким-то ещё психическим отклонением в голову не приходило.

Может быть, старикан зазнался до такой степени, что начал считать себя вершителем судеб? Всякое происходит в мозгах у людей, а когда управляешь массовым сознанием людей, то крыша может съезжать в два счёта – оглянешься, а человека уже и не узнать. Но почему именно сейчас?

Пейтон уже два десятка лет занимается тем, чем занимается. Уже двадцать с лишним лет, как только придумали институт Совета Старейшин, он занимает там свой пост. Что случилось за последнее время такого особенного, что вдруг ему понадобилось такое творить? Или он уже давно это делает, а мы просто не замечали? И не заметили бы, если б не его инфаркт?… Кто-то, а Делейни по крайней мере на это должна была дать ответ.

***

– Тебе хоть немного получше? – Хеддок стоял перед Делейни, до сих пор державшей ледяные камни у своей головы. На станции для охлаждения использовали осколки скальных пород, охлаждаемых снаружи – температура за пределами помещений могла достигать минус 170 градусов по Цельсию, и спуская на специальных подъёмниках формы с этими породами, можно было моментально охлаждать что угодно.

– Мне отвратительно… – девушка действительно была в отчаянии. Помимо ушиба на голове и покраснений на носу, у неё было заплаканное лицо и лопнул сосуд на глазу, отчего тот ещё больше покраснел. На неё было очень жалко смотреть, особенно, учитывая, что Хеддоку всё время вспоминалась Сиерра, также