Мебель в кабинете поражала воображение основательностью. Впрочем, это было вполне объяснимо – сам бывший гренадер представлял собой настоящую гору, а потому и кресла со столом и стульями требовались соответствующие.

Справедливости ради стоит упомянуть, что при всей тяжеловесности и провинциальности городского полицмейстера обвинить его в тугодумии у Муромцева духу не хватило бы. Скорее даже наоборот – соображал Симон Петрович на диво быстро, остро и здраво. А в связи с тем, что губернатор лично следил за ходом расследования, Бубуш старался удовлетворять все запросы столичных сыщиков, в дискуссии с ними не вступал и оказывал всяческую помощь. Однако же не стоило забывать, что и городские интересы полковник стремился соблюдать столь же строго. В общем, отношения у Романа Мирославовича с главой полиции Энска складывались вполне гармонично.

Вот и сейчас, когда следователь попросил собрать всех ответственных начальников отделов и уездных надзирателей, чтобы провести общее собрание, Симон Петрович тянуть не стал, а тут же отдал распоряжение. Буквально через час маленький зал был заполнен полицейскими. На стол, за которым сидели сам полковник Бубуш и столичный сыщик, поставили графин с водой и здесь же поблизости установили грифельную доску – по просьбе Муромцева (хотя глаза Симона Петровича и его подчиненных откровенно говорили, что они считают питерского гостя слегка эксцентричным, если не сказать – скорбным умом). Тем не менее Роману Мирославовичу было глубоко плевать на мнение всего полицейского управления Энска. Сейчас было важно, чтобы они его услышали и поняли.

Как только все приглашенные расселись и в зале наступила тишина, следователь поднялся и, взяв в руки мел, заговорил:

– Благодарю вас, господа, за отлично проделанную работу. Однако, как ни печально это отмечать, результатов мы добились смехотворно малых. И здесь нет вашей вины – это исключительно «заслуга» убийцы. Или убийц. Да, согласно нашим текущим заключениям, преступник может действовать не один. Во всяком случае, пока у нас нет никаких подтверждений или даже намеков на то, что он убивает в одиночку. Специалист, проводивший вскрытие и осмотр жертв, высказал предположение, что убийца или убийцы… Давайте для простоты я буду говорить о нем в единственном числе, но вы держите в голове, что речь может идти и о нескольких людях… Итак, по найденным на трупах отметинам, а также по нескольким, не слишком надежным уликам возникло предположение, что преступник вначале обездвиживает жертву. Или придушивает, или бьет по голове, чтобы оглушить.

По ходу того, как Муромцев озвучивал имеющиеся факты, он делал на доске пометки, рисовал и записывал важные моменты. И ему было приятно наблюдать, что некоторые из энских полицейских переносят в свои блокноты эти подсказки.

– Второе – в том случае, если жертва физически сильна. Именно так он поступил с Иваном Непомнящим, бывшим каторжным. В общем, в открытую борьбу убийца не вступает. И все вышеописанное говорит нам о том, что индивид умный, организованный, предусмотрительный и, вероятно, очень уравновешенный, так как совершает убийства в ситуациях крайне рискованных, когда от разоблачения его отделяет буквально хлипкая дверь или появление случайного прохожего. При всем этом он умудряется не оставлять нам почти никаких зацепок. Улик катастрофически мало, показаний свидетелей – тоже. Да по сути, свидетелей у нас вообще нет. Мы движемся в темноте, на ощупь. Не знаем даже, как преступник выбирает своих жертв. Существуют ли какие-то критерии, которые делают того или иного человека для него более привлекательным, или нет? Выслеживал ли он убитых людей заранее или его нападения спонтанны?

– Так что, в морге вообще ничего не нашли? – спросил кто-то из зала.

– Ну не все так печально, – улыбнулся Роман Мирославович. – Немного, но кое-что все-таки обнаружить удалось. Так, к примеру, в бороде последней из жертв – околоточного Дулина – была найдена светло-зеленая нитка, которая дала нам понять, что убийца придушивает своих жертв какой-то тканью. Почему он именно так поступает, пока не ясно. Но так как ни на самом Дулине, ни поблизости никакой светло-зеленой ткани или ткани с рисунком, который включал бы зеленые элементы, обнаружено не было, мы делаем вывод, что эта ткань принадлежала убийце. Также благодаря детальному осмотру ранений удалось установить, что предшествующие смерти травмы – удары по голове неким заостренным инструментом вроде зубила и все дальнейшие манипуляции с трупом, а именно: отрезание головы и изъятие глаз, – подозреваемый производит особым инструментом. Скорее всего, плотницким.

– А чем именно? – снова прозвучало из зала, но голос был уже другой.

Кто именно говорил, Муромцев заметить не успел. Да это было и не так важно. Куда весомее он считал то, что полицейские принимают участие, а значит, их это дело тоже зацепило за живое.

– С глазами убийца управляется предположительно круглой стамеской, а может, ложкорезом…

– Фу ты, паскудство какое.

– Аброськин, следи за словами! – прогудел со своего места полковник Бубуш. Хоть и казалось, что он не слишком погружен в ход событий, а просто дремлет за столом, на самом деле это было далеко от истины. Симон Петрович бдел и внимательно наблюдал за подчиненными. Взор из-под прикрытых век у него был очень острый, как и слух – по звуку голоса он узнавал, кто из его братии заговорил.

– Прошу прощения, ваше высокоблагородие.

– То-то. И не перебивай… Всех касается. А то развели тут птичий базар, понимаешь. Продолжайте, Роман Мирославович.

– Спасибо. Да, так вот… Глаза убийца удаляет стамеской или ложкорезом, а головы отделяет от тела, скорее всего, обычной пилой. Была идея, что это делается, к примеру, саблей или палашом, но края раны не подтвердили эту догадку – слишком рваные и неровные.

– Так и куда ж мы дальше с этим добром? – снова спросили из зала, но голос тут же спохватился и добавил: – Прощения просим.

– Н-да, – с грустью усмехнулся в ответ Муромцев. – Это очень хороший вопрос. Весьма. По сути, направлений у нас, считай, что и нет, потому как и зацепок кот наплакал. Однако наука не стоит на месте и сильно помогает в сыскном деле. Вы слыхали, господа, про такого австрийского специалиста, как Зигмунд Фройд?

В зале кто-то заерзал, но своего знакомства с подозрительным австрийцем не подтвердил. Большинство же полицейских отрицательно покачали головами.

– Ну, это ничего страшного. В сущности, нам здесь нужна лишь небольшая часть его учения, которое гласит, что всякие действия людей, в особенности действия странные и девиантные, обусловлены травматичным опытом. Чаще всего в детском возрасте, но не обязательно только в нем. И из такого взгляда на вопрос у моих коллег родилось две версии касательно жизни и причин поведения нашего индивида. Первая версия: