Но относительно Марии Титовой был настроен со всей решимостью.

Вышел он из кабинета Образцова с резолюцией: делу дали ход, а Кошкину было велено пройти в кассу за командировочными.

Лиза давно уже ничего не ждала так сильно, как предстоящего ужина с Риттерами. Разумеется, ждала она только разговора с Алексом о походе на Шарташ – но никак не того, что после ужина (или до, или даже во время) он станет просить ее руки у отца. Нет, это Лизу как раз не волновало. По крайней мере, так она твердила самой себе.

Отцу она о помолвке ничего и не сказала.

Даже когда за завтраком батюшка определенно почувствовал что-то и поинтересовался – Лиза сослалась на головную боль, но умолчала о договоренности с Алексом.

Может, надеялась, что он передумает? Надеялась – или боялась? Лиза сама не знала…

Она бы с удовольствием решила, что и вовсе поняла его как-то не так – да только кольцо, подаренное Алексом, не позволяло трактовать его слова иным образом.

Кольцо она носить так и не решилась. Держала в тумбе письменного стола и до смерти боялась, что Марфа станет прибираться, заглянет да увидит. Однако и вчера, перед сном, и нынче, едва проснулась, Лиза все-таки не удержалась и его примерила. Изящное, аккуратное, с небольшим кроваво-красным рубином. На Лизином среднем пальце колечко сидело, как влитое.

* * *

Когда доложили, что Риттеры, мать и сын, приехали и ожидают в гостиной, Лиза все еще была у себя.

Раз пять она то снимала кольцо, то надевала, не зная, как поступить. В конце концов, прикрепила к поясу шатлен и положила кольцо в миниатюрный кошелек. Потом, встав к зеркалу, убедилась, что ее наряд не кричит слишком громко о том, что она якобы рада Алекса видеть. И тут же себя отругала, что так строга к будущему мужу, и надо было выбрать на вечер наряд менее скромный… Но переодеваться было уж поздно, и Лиза, громко сказав своему отражению: «К черту все! Пусть будет, что будет!», наконец, спустилась к гостям.

До обеда Алекс говорить с отцом не стал. Видимо, оставил на потом, и никогда еще застолье не тянулось для Лизы так долго. Стрелки больших напольных часов будто вовсе остановились!

Папенька слишком много шутил, да все больше с Софьей Аркадьевной – а та вполне дружелюбно ему отвечала. За столом, считай, они только и говорили. Изредка емкие комментарии вставлял Алекс, выдавая, что настроен сегодня вполне благодушно. Одна Лиза – что ни слово, все невпопад! Она уж думала сдаться, сослаться на нездоровье да сбежать – когда ужин вдруг кончился.

Отец сыто откинулся на спинку стула, погладил себя по животу и с упреком молвил:

– Ну что ж ты, Лизавета, не зовешь гостей к чаю?! Давай-давай, хозяюшка!

Хозяюшкой папенька Лизу прежде не звал ни разу.

Но пришлось Лизе вымученно улыбнуться и пригласить всех в гостиную. А когда отлучалась распорядиться о чае, краем уха услыхала, как Алекс негромко просит батюшку о личном разговоре…

Глаза у отца возбужденно блеснули: он сей же миг догадался, о чем тот хочет поговорить. И все же – хитрец – обиженно произнес:

– А как же чай? К нам пирожные нынче утром прямиком из кондитерской доставили. Свежайшие, милый Алекс! Нежнейшие! Это все Лизонька, хозяюшка моя, расстаралась!

И после папенька еще добрые полчаса делал вид, что не понимает, зачем Алекс так настырно просит о разговоре… Но три пирожных спустя все-таки сделал ему одолжение и пригласил в кабинет.

А Лиза осталась один на один с матушкой Алекса.

В гостиной сразу стало невообразимо тихо, хотя Софья Аркадьевна неловкости не чувствовала и продолжала ворковать да жеманничать.

– Ах, о чем же, интересно, секретничают мужчины? Вы не знаете, Лизонька?

Та отрицательно качнула головой.

– …и Алекс уж так настойчив был, так решителен! Все утро галстук выбирал, подумайте только! И вы, Лизонька, сегодня чудо, как хороши. Красавица! Ах, я всегда так мечтала иметь дочку…

Та сидела на софе и, манерно держа вилочку двумя пальцами, разделывала пирожное. Лиза мрачно наблюдала за нею из противоположного угла. Как и Лизин батюшка, Софья Аркадьевна отлично понимала, о чем Алекс собирался «секретничать»: то ли Алекс сам признался матери, то ли она чутьем своим догадалась. И скорее второе, ибо Лиза успела убедиться, что madame Риттер весьма и весьма неглупа.

Софья Аркадьевна считала Лизу ни много ни мало своей подругой и велела называть просто Софи. Эти неполные две недели, что Риттеры были в городе, они виделись едва ли не каждый день. Да не просто здоровались издали, а общались близко: в хорошие дни прогуливались вдоль набережной или в парке, в холодные вместе пили кофе в кондитерских или же по-свойски приглашали друг дружку отпить чаю в гостях.

Причем инициатором чаще была именно Лиза.

И все же Софи до сих пор оставалась для Лизы особой туманной и непонятной. С одной стороны, все, что заботило Софи – это ее собственная персона и то, что эту персону развлекает. Воспитание ее ограничивалось манерностью да заученными жестами. Образованием оно тоже не могла блеснуть: недавно Лиза обнаружила, что madame Риттер совершенно искренне полагает, будто Солнце вращается вокруг Земли. Да и когда Лиза сообщила ей обратное, наверняка это недолго задержалось в ее головке, ибо зачем думать о таких глупостях: от этого морщины появляются и седые волосы.

И все же, хотя седых волос у Софи почти не было, она далеко не так примитивна, как, к примеру, Лизина петербургская тетушка – батюшкина сестра.

Софи отлично разбиралась в людях. Буквально насквозь их видела и знала, к кому какой ключик подобрать. В результате, как полная противоположности Лизе, Софья Аркадьевна нравилась практически всем. При шапочном знакомстве, по крайней мере. Даже Лизе она исподволь, но нравилась. Чего уж скрывать, Лиза бы с удовольствием поучилась у нее, как сделать так, чтоб тебя все любили…

В общем, Софи ей одновременно и нравилась, и вызывала раздражение.

У той словно было второе дно под маской недалекой светской львицы, и какая Софья Аркадьевна на самом деле Лиза все не могла понять.

А еще Лиза была горда собой, что все-таки сумела эту даму обхитрить. Заставить думать, будто ей, Лизе, нужны лишь две вещи в мире: замужество за ее сыном и любящая мамочка. Разумеется, ни то, ни другое Лизу не интересовало. Ей нужна была только сама Софи Риттер в девичестве Доронина.

– Ах, какой сегодня чудесный вечер, Лизонька!

Софья Аркадьевна домучила свое пирожное, поднялась с подушек и изволила подойти к окошку, что глядело на приусадебный парк.

– Никогда не любила зиму… – призналась вдруг Софи. – Зимой так холодно, и снег в лицо летит, и волосы толком не причешешь. То ли дело в Карловых Варах… Вы, Лизонька, были в Карловых Варах? Ах, вам непременно нужно там побывать! И в Бад Эмсе тоже весьма недурно. А вот на Лазурном берегу да в Тулоне мне не понравилось. Душно. Влажность высочайшая – а у меня, знаете ли, волосы от влажности так вьются, так вьются… Я там была, что цыганка какая. Один мой друг меня так и звал ma belle Esmeralda – ужас! – Она коротко взглянула на Лизу и пояснила: – Эсмеральдой звали красавицу-цыганку из стихотворения великого Бальзака.