— Я думаю, сэр, что они и так уже потеряны, и что бы мы ни решили, этого уже не изменить никак.

Он сделал вид, что не слышит меня, и я замолчала. Яростная поддержка военного конфликта позволяла полковнику как-то справляться со своим собственным отчаянным положением. Когда нам дали приказ наступать, мы готовились встретить «символическое сопротивление», а попали под кинжальный огонь русской артиллерии. Фелпс ехал на броне БМП, когда русские открыли огонь из всего, что у них было. Ему оторвало руку ниже локтя и искромсало спину шрапнелью. Мы сложили его и остальных в машину и отвезли к английским окопам гору стонущего человеческого мяса. Я вернулась в мясорубку, как и те немногие, кто мог это сделать, и поехала между пылающими разбитыми машинами, выискивая выживших. Семьдесят шесть БМП и легких танков послали в тот день под русские пушки. Вернулось две машины. Из пятисот тридцати четырех солдат выжили тридцать четыре, и только восемь не были ранены. Одним из убитых был Антон Нонетот, мой брат. Так что «отчаянное положение» полковника было бледной тенью подлинного отчаяния…

К счастью для меня, дирижабль вскоре причалил, и я сумела отделаться от полковника Фелпса в зале ожидания при аэродроме. Забрав из багажа чемодан, я спряталась в женском туалете и сидела там, пока не уверилась, что он уже ушел. Его брошюрку я разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз.

В зале действительно было пусто. Он, кстати, был намного больше, чем нужно такому небольшому городку. Здание возвышалось над аэродромом, как желтовато-белый слон, символизируя великие надежды проектировщиков Суиндона. Площадь перед зданием была тоже совершенно пуста, если не считать двух студентов с антивоенным лозунгом. Они узнали о приезде Фелпса и надеялись, что смогут отговорить его вести провоенную агитацию. Шансов на это у них было два — слабый и вообще никакой.

Я быстро отвернулась. Если они знают, кто такой Фелпс, то и меня вполне могут знать в лицо. На условленном месте встречи тоже было пусто. Странно. Я созвонилась с Виктором Аналогиа, начальником Суиндонского отделения литтективов, и он предложил мне прислать за мной машину. И где же она? Было жарко, я сняла пиджак. Из динамика то и дело неслась заезженная запись, напоминавшая отсутствующим водителям о запрете парковать машины в пустой белой зоне. Усталый грузчик привез несколько пустых тележек. Я устроилась рядом с «Говорящим Уиллом» в дальнем конце зала — официально этот аппарат назывался «Торговым автоматом для распространения монологов Шекспира». Этот читал «Ричарда III». Это был простой ящик с полированным верхом, внутри — вполне приличный поясной манекен в соответствующем наряде. За десять пенсов аппарат выдавал короткий отрывок из Шекспира. Такие автоматы не производили с тридцатых годов, и они потихоньку становились раритетами. Бэконианский вандализм и недостаток квалифицированного обслуживания ускоряли их выход из строя.

Я нашла десятипенсовик и сунула его в щель. Послышалось тихое жужжание и щелчок, словно заводилась автомашина. Когда я была маленькой, на углу Коммершл-роуд стоял аппарат, читавший «Гамлета». Мы с братом изводили маму, выпрашивая у нее мелочь, и слушали потом, как манекен рассказывает о том, чего мы до конца не понимали. Он говорил о «безвестном крае». Мой брат, в детской своей наивности, заявил, что хотел бы туда попасть, — так оно и случилось семнадцать лет спустя, во время сумасшедшей атаки в шестнадцати сотнях миль от дома, под рев моторов и грохот русской артиллерии.

— «Кто и когда так добывал жену? — спросил манекен, бешено вращая глазами, затем воздел к небу перст и закачался из стороны в сторону. — Кто и когда так сватался забавно?»[6]

Он выдержал эффектную паузу.

— «Возьму ее, хотя и ненадолго».

— Извините?

Я подняла взгляд. Один из студентов подошел ко мне и тронул меня за плечо. На лацкане болтался «пацифик», на крупном носу парня с трудом держалось пенсне.

— Нонетот, правда?

— В каком смысле?

— Капрал Нонетот, легкая танковая бригада.

Я потерла лоб.

— Я не с полковником. Мы случайно пересеклись.

— Я не верю в совпадения.

— И я тоже. Вот совпадение-то, а?

Студент посмотрел на меня диковато. Подтянулась его подружка. Он просветил ее насчет моей личности.

— Вы — одна из тех, кто вернулся, — изумилась она, словно я была редким попугайчиком в клетке. — Но вы же нарушили прямой приказ! Вас собирались отдать под суд!

— Ну, не отдали, и что?

— Только потому, что о вас рассказала «Воскресная Сова»! Я читала ваши показания. Вы против войны!

Студенты переглянулись, явно не веря выпавшей на их долю удаче.

— Нам нужно, чтобы кто-то выступил на митинге, который собирает полковник Фелпс, — сказал носатый юноша. — Кто-то со стороны оппозиции. Кто-то, кто был там. Кто-то влиятельный. Вы сделаете это для нас?

— Нет.

— Но почему?

Я огляделась — вдруг случится чудо и приедет моя машина. Но вокруг было пусто.

— «Которого три месяца назад, — не успокаивался манекен, — я в Тьюксбери убил в припадке гнева!»

— Послушайте, ребята, мне бы очень хотелось помочь вам, но я не могу. Я двенадцать лет стараюсь обо всем забыть. Поговорите с другим ветераном. Нас тысячи.

— Но не таких, как вы, мисс Нонетот. Вы выжили в той атаке. Вы вернулись, чтобы вывезти убитых товарищей. Единственная из пятидесяти одного человека. Вы просто обязаны выступить от имени тех, кто не может этого сделать.

— Вот дерьмо! Все мои обязательства — только перед собой. Я пережила ту атаку, и с тех пор она остается со мной каждый божий день. А каждую ночь я спрашиваю себя: почему я? Почему я жива, а другие, и мой брат с ними, погибли? На этот вопрос не существует ответа. Вот что такое настоящая боль. Я не могу вам помочь.

— Вам не обязательно говорить об этом, — настаивала девушка, — но лучше уж растравить одну старую рану, чем открыть тысячи новых.

— Не смей мне мораль читать, засранка! — вскипела я.

Вот это подействовало. Девица сунула мне в руку брошюрку, схватила своего парня за руку, и они убрались к черту.

Я закрыла глаза. Сердце гремело, как русская полевая артиллерия. Я даже не услышала, как возле меня остановилась радиофицированная полицейская машина.

— Офицер Нонетот? — спросил веселый голос.

Я обернулась, благодарно кивнула и подхватила чемодан. Офицер в машине улыбался. В глаза бросились длиннющие волосы, стянутые в хвост, и огромные темные очки. Мундир у горла был расстегнут — непозволительная вольность для ТИПА-офицера, а этот еще понавешал на себя уйму украшений, что было строго запрещено внутренней политикой Сети.

— Добро пожаловать в Суиндон, офицер! В город, где может случиться все, что угодно!