ветки, давя лапами осыпавшиеся цветы. Выныриваю из кустов, башкой трясу, во все стороны цветочки с меня – как вода из газонной поливалки.

И тут вдруг мне навстречу эта бабца. Которую мужик за забором. Идет довольная такая, аж светится, как старинный пятачок желтенький. Она даже не рюхнула, что случилось. Я ее под сирень и там – в клочья. Только завизжать успела и уже хрипит. Все, каюк.

Я из кустов вылезла, смотрю – у меня в руках камень. Здоровый такой булыжник. На нем кровь. Зачем, почему – не знаю. Только чувствую, надо его в реку бросить. Обязательно. Вышла к берегу, швырнула камень в воду. Как точку поставила.

Я старалась бегом убираться подальше от людского жилья, от человечьих троп. Чтоб они не перебегали мне дорогу. Но не всегда везло.

* * *

Нет, дело не в бабе. Это все мент. Он ищет меня. Зыркает своими холодными зелеными глазами. И я прячусь, маскируюсь, перестаю быть собой. Меняюсь, перетекаю во что-то иное, чуждое. Он мнет и выкручивает мою личность, переделывает.

А тело? Его тоже?

Я слежу за ним издалека. Он этого не чувствует.

Вспомнила, где его видела. В нашем дворе. Он бегает по утрам. Бегает прямо у меня под окном. Так близко. Можно высунуться в форточку и окликнуть.

Я пью кофе и смотрю в окно со своего второго этажа. За окном двор. Он заканчивается высоким белым забором. За ним – старая тюрьма, ее еще в XIX веке построили, теперь там СИЗО. Этот мент бежит через двор, потом по тропинке мимо белой стены в сторону проспекта. Интересно, куда он бежит дальше? Наверное, пересекает шумный в любое время проспект, потом сквер с черной фигурой на постаменте – памятником нашему первому императору, – далее мимо монастыря и на берег, к реке. Я туда не бегаю, там постоянно народ тусуется, но он, скорее всего, бежит туда.

Прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Пар поднимается из кофейной чашки, на окне мутное пятно. Пальцем пишу посреди пятна букву «П».

Мент живет в моем доме. И я знаю его имя.

Это все он, Поляков.

Приснился мне. Будто бегу я, догоняю кого-то. Кого, не пойму, просто темная фигура впереди. Несемся – я быстрее, и фигура быстрее, никак не догнать. По дорожке бежим. Ночь. Мороз. Дорожка становится все уже, превращается в тропу, кусты с двух сторон все ближе. Это та самая тропинка во Власьевой роще. Я рвусь кругом. Как в тот раз, к часовне разрушенной. Вижу, кто передо мной бежал, он теперь вышел мне навстречу.

Это мент, Поляков. Стоит. Не боится. Ждет. Чего ждет?

Прыгаю. Зубами в горло. Он падает.

На лапы.

Он тоже волк.

Мы бежим рядом. Вместе. По ломкому карамельному насту вдоль ворочающейся в темноте реки. В черной пустоте над нами висит огромная желтая луна. Глаза заливает желтый свет. Желтый цвет. Желтый запах страсти.

Проснулась задыхаясь. Теперь и от меня идет этот мерзкий кислый дух. Никогда такого не было. Неужели я тоже такая? Как все эти бабы, мечтающие только о том, чтобы их мяли, щупали, облизывали их самцы? Думающие только о случке? Похотливые суки. А я?

Нет, я не могу быть такой. Я, зажатая в корсет мужского тела, никогда не испытывавшая этих постыдных желаний, свободная только в ночной темноте под распухшей луной – я не такая. Я не могу быть такой. Я не могу этого хотеть.

Это он виноват – чертов Поляков, вставший на моем пути. Он корежит меня, выворачивает наизнанку.

Перестала видеть его во дворе по утрам. Куда он мог подеваться? Поднялась к нему на пятый этаж вечером. Приложила ладонь к двери. Чувствую, нет его там, пусто в квартире, холодно. Может быть, он уехал. Насовсем. Это было бы хорошо. А хорошо ли? Нет, знать, что он есть где-то, невыносимо. Как мне найти его теперь?

Буду ждать. Он вернется. Он должен вернуться. Чтобы я смогла избавиться от него. Убить его. Перекинусь – убью.

На самом деле от Полякова не тянет ни страстью, ни похотью. Одиночеством от него тянет. Специально мимо прошла. Одиночеством разит за версту, брошенностью. Сладковатый бумажный душок слежавшихся тряпок, засунутых подальше. Забытых. Запашок засунутой подальше жизни.

Ты никому не нужен, Поляков. И мне не нужен. Ты лишний. И я доберусь до тебя. Как только перекинусь.

* * *

Не только мент меня ищет. Сегодня поняла, кто ходит за мной. Из-за кого меня трясло и колотило, как перепуганного кролика.

Шла этим чертовым двором с работы. И не в глубине, где всегда хожу, а вдоль домов. Тропинка совсем раскисла. Лучше дольше идти, но хоть по асфальту. И с бабой какой-то столкнулась, она вся в красном, такой неприятный цвет, беспокойный. Я под ноги смотрю, а она в сумку на ходу лезет, ключ, наверное, достает. Ну, и столкнулись. Даже не столкнулись, а так, потерлись, что ли, плечо о плечо. И меня, как хлыстом, от этого плеча через спину хлясь! Опасность.

Я, после того как в срок не перекинулась, вся какая-то внутренне взъерошенная хожу. Нервяк… От окружающих аж искрит. На работе еле сижу, от каждого слова вздрагиваю, за каждым звуком запахи чую. Эмоций, чувств чужих. От этого презрением шибает, от того – голодом. И кислятиной похоти от всех. Просто задохнуться можно. А от этой, с которой сшиблась во дворе, – от нее такой букет странный: пустота, любопытство, страх. И все это перевито канатом толстенным, и все это ко мне протянуто. Она меня найти хочет, меня носом любопытным вынюхивает. Хочет поймать меня, а сама боится. Поймать боится. И не поймать тоже боится. И пока не поймает, будет в ней гудеть пустота, как степь, заполненная ветром. Только ветром, больше ничем.

Баба меня не заметила, буркнула «простите», не поднимая головы, и в подъезд зашла. В тот самый, из которого тогда ночью жаба вонючая вылезла. Я стою, как дура, перед захлопнувшейся дверью.

Тут на первом этаже в окне за шторой свет зажегся. В том самом окне, из которого алкаш кричал: «Элка, дура…» Смотрю на это окно и знаю: там, за плотной синей тканью, стоит она и меня глазами нашаривает, ищет. Как Вий: «Поднимите мне веки».

Елена

Здравствуйте, придурки!

Домой иду, ключ в сумочке ищу уже перед самым подъездом, и тут сталкиваюсь с кем-то. Я даже не заметила, кто это. Не обратила внимания. В квартиру вошла,