Машину мне Костик отдал. И как добраться показал. На бумажке нарисовал, как доехать и как потом дойти. Так что я полетел.

Костину «Шкоду» я у водозабора бросил. По дорожке двинул в сторону рощи. Дорожка превратилась в тропинку. Притоптанный снег под ногами похрустывает. Как раз синий час – синие сумерки. Солнце ушло в аут, а луна ворочалась под облачной периной, ленилась, зырила на землю вполглаза – заспанного, смурного. Черные костлявые силуэты кустов разошлись, как театральный занавес, я оказался на плешке. Как в Еленином сне.

Передо мной – остов часовни. Черный, безголовый, жуткий. На свежем, невинной белизны снегу. И абсолютная тишина, ни ветер не свистнет, ни ветка не хрустнет. Пошел вкруг часовни. Снял с предохранителя пистолет.

Из-за стены выдвинулась фигура. Волчица? Лица не разглядеть. Просто силуэт на фоне толстого брюха луны, выменем свисающего из грязно-серой тучи.

– Стой! Стрелять буду! – кричу по закону жанра – начинается кино.

Кинчик про плохих парней и крепкие орешки.

Но не смешно.

Он бросился мне навстречу. Я выстрелил. Промахнулся – он согнулся чуть раньше, присел и прыгнул прямо на меня. Ударил головой мне в грудь. Отступаю на шаг назад. Один крохотный шажок, и тут – черт-черт! – пятка угодила в какую-то ямку. Рухнул навзничь, с размаху впечатался спиной в мерзлый грунт. Дыханье перехватило – ни охнуть, ни вздохнуть. Пистолет вылетел из ладони. Когти – когти? – через лоб по виску. Ожгло. Кровь заливает глаза.

Дальше мыслей не было, только инстинкты.

Кулаки, удары, захваты. Железные когти с треском рвут куртку, рвутся к телу. Ощеренные зубы. Капает слюна. Дотянуться до горла. Найти пистолет. Нашарить справа. Да где же эта зараза? Разорвать артерию. Ударить под дых. Скрутить руки.

Видать, его инстинкты сильнее моих. Он задавил меня, прижал к земле – рукой не двинуть. Сильный парень. Спортсмен, наверное. Еще немного, и когти сомкнутся у меня на горле. Тонком, открытом, беззащитном моем горле. Тогда все. Кирдык тебе, Поляков.

– Элла! Ко мне, Элла! Я здесь!

Женский крик ворвался внезапным ударом колокола, нежданной сиреной. Парень дернулся, вскочил. Повернув голову, сквозь пелену натекшей на мою физиономию крови я разглядел слегка расплывчатый темно-красный – даже багровый, пожалуй, – силуэт на краю полянки у черных кустов. Единственный цветной штрих в этом черно-белом кино. Елена? Она-то за каким чертом?

Убийца побежал прямо на нее. Она стояла не шевелясь.

Жахнул выстрел. Какой-то щенячий взвизг, хрип, и убийца упал.

– Елена Васильевна, это вы стреляли?

– Это я стрелял.

Из-за спины Елены вышел Семенов. Они подошли ко мне. Костик поднял и протянул мне утерянный пистолет. Елена, порывшись в сумочке, – платок.

– Я вам звонила. Знала, что она выйдет на вас. Чувствовала. А ваш телефон молчит. Тогда порылась у толкинистов на сайте – аккаунт был к телефону привязан. Я позвонила Косте.

– Да, представляешь, лежу, температурю потихоньку, и тут звонок. Паника: «Где Поляков? Волчица на тропе войны! Она его убьет! Беру такси – и за вами!» – как-то так. Я пукнуть не успел, как уже оказался в такси с Еленой Васильевной. И вот мы здесь. Как раз вовремя, между прочим. Так что, Федорыч, с тебя пузырь. И поприличнее, не жадься.

– Ладно. – Стирая кровь с лица, я поднялся. – Пошли посмотрим на нашу Волчицу.

Втроем мы стояли над телом. Луна наконец распихала тучи в стороны, влезла на вершину часовни, зажгла фонарь.

Молодой парень. Высокий, пожалуй, даже симпатичный. Был. Весь в черном. На руках перчатки кожаные с вмонтированными в них металлическими лезвиями-когтями. Бледное лицо, высокие скулы, темные волосы. Чуть припухшие губы. Струйка крови из уголка рта стекла на подбородок. Голубые глаза уперлись мертвым взглядом в волчье солнце. Лицо вроде бы знакомое. Где я его видел? Не соображу. Я смотрел на него, и, может быть, потому, что все виделось мне слегка смутно, сквозь это мужское лицо проступало более мягкое, женское. Оно плавало перед моими глазами – зыбкое, полупрозрачное, перетекающее в волчью серую морду.

Волчица с васильковыми летними глазами.