рода шпильки и камни в его адрес сыпались беспрестанно; видимо, лишь личная слабость генсека И. В. Сталина к этому спектаклю помогала ему держаться в репертуаре.

Наряду с балетом Большого театра «Красный мак» [см. ЗТ 7//6], мхатовский «Бронепоезд 14–69» — видная часть культурной витрины Москвы конца 20-х гг., ее туристическая достопримечательность. Американский специалист, видевший оба спектакля в 1929, отзывается о них с неподдельным восторгом [Rukeyser, Working for the Soviets, 70–75].

8//19

— …А я так и сказал: на ваше РКК примкамера есть, примкамера! — РКК — расценочноконфликтная комиссия, «орган на предприятии, в учреждении и хозяйстве, разрешающий трудовые споры и регулирующий применение коллективного договора. РКК организуется из равного числа представителей администрации и рабочей части — комитета рабочих и служащих, фабричного, заводского, построечного, местного и т. д.» [БСЭ, 1-е изд.]. РКК занималась, среди прочего, разбором дел об увольнении и рассмотрением жалоб трудящихся. В случае, когда члены комиссии не могли прийти к согласию, возникал конфликт, который мог быть передан на рассмотрение примкамеры (примирительной камеры), выносившей окончательное решение. «Нет, я буду конфликтовать, я до примирительной камеры при Наркомтруде дойду!» — говорит директор завода, несогласный с профсоюзом, завкомом и парторганизацией [Либединский, Современники, 83]. Процедура перехода конфликта из РКК в примкамеру описана соавторами в повести «Светлая личность» [Собр. соч., т. 1:408, 412–414, 425–434].

8//20

Когда… сектор перешел на непрерывную неделю и вместо чистого воскресенья днями отдыха Хворобьева стали какие-то фиолетовые пятые числа… — Замена рабочей недели пятидневкой имела целью обеспечение безостановочного производства, или непрерывки. Непрерывка — «такой режим времени, который обеспечивает непрерывное бесперебойное использование имеющегося оборудования или бесперебойное выполнение важнейших государственных функций» [БСЭ, 1-е изд.]. Постановлением Совнаркома осенью 1929 воскресенье переставало быть общим для всех нерабочим днем: на предприятиях и в учреждениях неделя заменялась пятидневкой, каждый пятый день отводился для отдыха, причем график рабочих и выходных дней был индивидуальным для каждого работника.

Введению непрерывной недели сопутствовала широкая агитационная кампания, поносившая воскресные и праздничные дни как пережитки буржуазно-поповского прошлого. Реформа приветствовалась как «революция календаря» и «победа над красными числами». На журнальном фото пионер, взобравшись на стул, замазывал воскресенья в настенном календаре. Непрерывка характеризуется как торжество революционного темпа над неторопливым дедовским укладом: благодаря ей «скучное, серое, бездельное воскресенье уходит в прошлое». По словам Л. Кассиля, «непрерывная производственная неделя выбила наше время из календарного седла. С уничтожением сонного провала, которым был седьмой, воскресный день, страна пребывает в постоянном бодрствовании». «Разве не очень большое счастье для рабочего быта это новое наше завоевание, непрерывная неделя?» — восклицает М. Кольцов, красноречиво описывая скуку и неудобства воскресений. В. Маяковский в стихотворении «Голосуем за непрерывку» сатирически рисует скуку воскресений и воспевает непрерывку в ритме известной «Дубинушки»: Эх, / машинушку пустим, // Непрерывная — / сама пойдет, // Наладим, / подмажем / да пустим… В. Каверин в романе «Художник неизвестен» (1931) пишет об утопическом будущем, «где няньки будут укачивать своих питомцев сказками о дне, который был воскресеньем» [VI. 14]. Но проектируемые реформы календаря на этом не останавливались. Академия наук выдвинула проект, предлагавший упразднить субботу и воскресенье, а также 31-е числа, и сократить год до 360 дней, причем революционные праздники предполагалось выключить из общего счета дней, как бы ставя их вне времени. Говорилось даже о необходимости ввести новое летоисчисление — с октября 1917. В эмигрантской печати на все это откликнулся Дон-Аминадо остроумной сатирой «На мотивы кадрили».

Как обычно при революционных новшествах, новый порядок стремились закрепить изменениями в языке: вместо «праздник» говорили «день отдыха»; устраивались «дома отдыха пятого дня» (один из них — в Александровском дворце Детского, бывшего Царского, села); требовали отменить названия дней недели, обозначив их в календаре серпами, молотами, звездами и т. п. Становилось архаизмом и само понятие недели. Новую неделю некоторые предлагали называть «пятницей» (по образцу «седмицы»), но возобладал термин «пятидневка»: «Вагин скучал уже вторую пятидневку… [Баптист] Ломов смотрит на [подмастерье] Ванюшку уже третью пятидневку, — читаем в тогдашних очерках из заводской жизни; «Дядя, правда, что у вас в Ленинграде только два раза в пятидневку бывает солнце?» — спрашивает ребенок в записях писателя Л. Пантелеева. Откликнулась на новый календарь и наиболее злободневная форма фольклора, частушка: Мы с миленочком сидели / Пятидневочку одну, / Посидели пятидневочку — / Понравилась ему.

О том, как новый трудовой режим рисовался взгляду стороннего наблюдателя, говорят записки американского художника, посетившего СССР летом 1931: «Иностранцу в России разобраться в выходных днях не легче, чем в знаках Зодиака. Планы экскурсий, путешествий, деловых встреч то и дело срываются, т. к. в последнюю минуту узнаешь, что у смотрителя музея, администратора отеля, гида или билетного кассира, с которым ты говорил вчера, сегодня «пятый день», и соответствующая служба не работает… Так как все в России работают по пятидневной системе, и выходной каждую неделю падает на другой день, не остается ничего другого, кроме как наизусть запоминать график каждого, с кем имеешь дело».

«Фиолетовые пятые числа» — вероятно, намек на календари пятидневок, в которых различные дни рабочего цикла обозначались особыми цветами. Такие календари обсуждаются в романе В. Каверина: «…это был усеянный разноцветными кружками табель-календарь пятидневки. — Не думаете ли вы… что, если дни уже различаются по цветам, стало быть, через два-три года по цветам будет различаться все трудовое население Союза? Цвет дня отдыха станет признаком человека!.. Подхалимы, у которых, скажем, зеленый выходной день, начнут перекрашивать в зеленый цвет свои дома, своих жен и детей…» [Художник неизвестен, III.7].

В одной из тогдашних карикатур остроумно совмещены две темы — непрерывка и чистка: «Кошмарный сон. — Кошмар! Приснилось, что перешли на непрерывную чистку» (см. ЗТ 4//10 — о чистке, ДС 39//13 — о так называемой «конденсации» мотивов, которую 3. Фрейд считает типичной чертой сновидений).

Вопрос огоньковской «Индустрианы»: «34. Кто выдвинул проект непрерывной рабочей недели?» Ответ: «Ю. Ларин» [Ог 10.04.30].

[Ю. Ларин, Непрерывка, ТД 08.1929; А. Литвак, Бывшее воскресенье, КН 43.1929; Д. Маллори, Непрерывная в быту, КН 44.1929; Дон-Аминадо, Наша маленькая жизнь, 285, 730; Геллер, Некрич, Утопия у власти, т. 1: 237; П. Дубнер, Советский календарь, Ог 13.10.29; Письма в редакцию, Из 30.08.29; Не праздники, а дни отдыха, Из 14.04.29; Праздники — ненужный пережиток прошлого, Из 28.04.29; Кольцов, Конец, конец скуке мира, в его одноименной книге; Маяковский в Ог 22.09.29; Ник. Ассанов, Корпуса, которые не сдают, НМ 02.1930; Л. Пантелеев, Записная книжка 1924–1931 // Л. Пантелеев, Приоткрытая дверь, 239; Darling, Ding Goes to Russia, 151–153; Кошмарный сон, рис. А. Радакова, Чу 42.1929.]

8//21

«Что-то теперь делается в этом проклятом Пролеткульте?» — думал он. — Сатириконовский акцент: «— Что-то теперь делает