– Ну так убейте, убейте меня за это! – тонким голоском вскричал Илья и умчался.

Мятлева посмотрела вслед и вздохнула:

– Зря я его обидела. Он хороший… человек. Только в райком напрасно пошел. Не его это дело.

– Геннадий Павлович, когда планерка? – спросила по селектору Ольга.

– А сколько времени?

– Без пяти два.

– Да, действительно. – Скорятин глянул на «Брайтлинг», подаренный сыном, приезжавшим на побывку.

Во время рейда накрыли «арабуша» с сумкой контрабандных часов, ну, и себя не обидели. В последний раз Борька проведывал родителей на Новый год и очень удивлялся, как «у вас тут холодно!». Он сильно изменился, засмуглел и закурчавился, про Израиль говорил «мы», про Россию – «вы», про арабов – «они». Да и по-русски стал изъясняться с каким-то гортанным клекотом, иногда забывая самые простые слова. «Подожди, как это у вас называется?» Ходил он в кипе, прицепленной шпилькой к густым волосам. Скорятин вспомнил, как привез ему из Ташкента, куда летал рыть материал по «хлопковому делу», расшитую тюбетейку, но Борька надел ее только один раз и отказался: ребята во дворе на смех подняли и даже отлупили. А теперь он носит на макушке кипу и гордится. Сын каждый вечер созванивался с невестой Мартой. Она тоже в армии, милуимнистка, призвана из резерва, охраняет границу. А Борька теперь не Борька, а Барух бен Исраэль и тоже воюет. Марина смотрит по телевизору «Вести» только до новостей с Ближнего Востока – потом выключает.

– Геннадий Павлович, что людям сказать? – переспросила Ольга, удивленная долгим молчанием шефа.

– Что? В три… Да, в три.

Главред снова набрал телефон Алисы, замаскированный под номер сенатора Буханова, отдыхавшего в Совете Федераций от долгой и успешной торговли скверной водкой в Сибири. Время от времени он оплачивал в «Мымре» хвалебные рецензии на свои исторические труды о лучшем государе всех времен и народов Николае Александровиче, убиенном в Екатеринбурге каббалистами. Книги, конечно, за него писали нищие доктора и кандидаты наук, но премии Буханов получал сам, созывая на могучие фуршеты пол-Москвы. Марина эти сборища любила, ждала, напивалась там в зюзю и произносила путаные речи о ренессансной разносторонности хлебосольного сенатора. Гена шифровал телефоны на всякий случай. Жена, коротая бессонные ночи, иногда инспектировала мобильник мужа. Встретив подозрительный номер, она выписывала его, а потом делала контрольный звонок. Как-то решила проверить и телефон сенатора. Но посвященная в конспиративные хитрости, Алиса спокойно объяснила: шеф на заседании, появится через час-полтора и лучше бы с ним связаться через приемную. «Подсказать номер?» – «У меня есть», – ответила Марина и успокоилась.

Странно: Алиса снова была недоступна: «…попробуйте перезвонить позже…»

«Товар, наверное, принимает. Ладно, пусть будет сюрприз!» – подумал Гена и нажал кнопку селектора. – Оля, зовите народ на планерку!

– Вы же сказали, в три. Все обедать пошли.

– Верните! Меня вызвали в Минпечать, – соврал он.

– А-а, ясненько!

«Наблюдательная девочка!» – усмехнулся главред и строго повторил: – Всех вернуть!

Скорятин вообразил, как через час спустится в «Меховой рай». Они обсудят, в какой ресторан сходить вечером, а потом он покажет фотографию из Тихославля и спросит, похожа ли на него эта внезапная Ниночка? Алиса относилась к семейной жизни любовника с пониманием, чутко выслушивала жалобы на домашние кошмары и утеснения, сострадала, советовала, как вести себя с женой, дочерью, сыном, успокаивала, если он психовал из-за неблагодарной Вики или запойной Марины. Она воспринимала его брак без ревности, а лишь с сочувствием, словно речь шла о постылой работе, куда приходится таскаться каждый божий день, а надо бы давно бросить. Если Гена спускался к ней на третий этаж, артистичная продавщица встречала его как обычного покупателя, зазывая громким прилавочным голосом:

– Мехами интересуетесь, молодой человек? Только что получили новую коллекцию. Заходите – не стесняйтесь! Где новый мех – там женский смех!

Впустив, она выглядывала, проверяя, нет ли любопытных глаз, потом запирала дверь и бросалась ему на шею:

– Боже, как я соскучилась!

Нацеловавшись, заваривала изумительный чай «Астравидья», который по знакомству брала в магазинчике «Тадж-Махал», помещавшемся на четвертом этаже, в торце, где при Советской власти был комитет комсомола. И вот что удивительно: раньше «Астравидья» ничем не отличалась от обычного чая, который можно купить в любом супермаркете. Но год назад вместо сонной хохлушки Оксаны, уехавшей рожать в незалежный Львов, появился новый продавец – молодой вежливый индус Калид, отчисленный из строительного института. Он объяснил: Оксана впаривала вместо «Астравидьи» какой-то «позорный микс», расфасованный в Подмосковье. А настоящую «Астравидью» присылают из Дели по чуть-чуть – для дегустаций. Алиса, сообразив, подарила Калиду, мерзнувшему в полуотапливаемой комнате, кроликовую доху (провела по бухгалтерской книге как бонус к дорогой шубе), а благодарный индус преподнес ей к 8 Марта большую банку настоящей «Астравидьи». Вот чай так чай: от одного аромата кружилась голова, а после нескольких глотков в организме объявлялась забытая пионерская бодрость. Выпив несколько чашек и наговорившись всласть, Скорятин обычно возвращался к себе на шестой, но иногда, распалившись, они сбегали на часок-другой к ней домой – это рядом, через дорогу. Первым делом она закрывала в ванной визгливого пекинеса Чанга. Пес ненавидел Гену до глубины собачьей души за те вольности, которым этот грубый человеческий самец подвергал любимую хозяйку. Однажды, когда страстная Алиса вскрикнула громче обычного, пес подпрыгнул, схватился зубами за ручку, отворил дверь, влетел в спальню и цапнул соперника за пятку – до крови. Смех и грех, как бабушка Марфуша говорила. Пришлось сказать дома, что в бассейне напоролся на брошенную кем-то на кафель пластиковую вилку.

– Страна дикарей! – буркнула жена. – До урны мусор донести не могут.

Однако воспользоваться квартирой удавалось не всегда, а только если сын Валерик уезжал в секцию – он занимался водным поло и тренировался четыре раза в неделю. Как-то Гена вернулся из Чехии, соскучившись до клеточного недомогания. Алиса примерила перед зеркалом подарок – шикарное гранатовое колье, потом они выпили мозельского, и она стала благодарно целовать щедрого друга – до одури, до воспаленных губ. Но Валерик болел гриппом и лежал дома. Она позвонила в ближний почасовой отель. Увы, мест не было, кончалось время летних отпусков, и, воротившись с пресного семейного отдыха, любовники всей округи наверстывали упущенное на скрипучих казенных койках. Тогда Алиса, глянув на Гену безумными, потемневшими глазами, загадочно улыбнулась и заметалась по магазину, срывая с вешалок шубы, бросая их на пол – черные, коричневые, белые, красные, синие, зеленые… Потом она выскользнула из одежды, распустила рыжие волосы и опрокинулась на меховую гору. Боже, до сих пор, закрыв глаза, он видит перед собой утопающую в искрящейся мягкой рухляди перламутровую женскую наготу с огненным «шубным лоскутом» между распахнутыми бедрами.