урожай. А Андрей знай себе ныряет. И что ни нырок два-три разлапистых, ошалело поводящих клешнями и срывающихся время от времени в бешеную пляску на хвосте рака. Полчаса — ведро.

Андрей, не избалованный вниманием посторонних людей, очень быстро привык к Виталию и стал воспринимать его как своего. Причем не просто как своего. С точки зрения Ирины мальчику в жизни больше всего должно было недоставать двух вещей: общения с отцом и дружеского общения со сверстниками. Отца, понятное дело, просто не существовало в природе. Местные же мальчишки, жестокие, как все дети, обращались с Андреем именно как с деревенским дурачком. Он, как ни странно, понимал свою ущербность и свою непринятость в «нормальный» круг обычных мальчишеских игр — и сторонился их сам. А потому Виталий был со всех точек зрения фигурой для налаживания отношений с мальчиком просто идеальной. И за отца, и за друга. Была во всем этом какая-то не слишком приятная отдушка, ведь по большому счету они просто использовали больного ребенка в своих личных целях. Но — ребенок получал от этого общения радость, Виталий тоже постепенно привязывался к нему, так что все получалось как бы само собой, и корыстные намерения лихих столичных аномальщиков вовсе не торчали шилом из мешка. Иначе, думала Ирина, Ольга давно бы пресекла все Виталиковы поползновения на дружескую близость с сыном.

Помимо пользы для дела в этом Виталиковом приятельстве с Андреем Ирина видела немало радостей самого низменного чревоугоднического характера: свежая рыба во всех видах у них теперь не переводилась. А Ирина так по ней соскучилась — разве в Москве приличной рыбы купишь? Да и некогда с ней возиться. О раках и говорить нечего. Виталий что ни день мотался в Маркс за пивом — вполне приличным и весьма дешевым местным пивом со странным названием «Баронское». Потому что было подо что это пиво пить. Слава Богу, укропа у Ольги в огороде было разве что чуть меньше чем паслена.

Время между тем шло. Жизнь в Сеславине была — лучше некуда, ни с каким отпуском не сравнить. Но дело-то покуда стояло на месте. Куча косвенных доказательств существования йети, причем именно в этом районе. Устные свидетельства. И больше ничего. Ни единой полновесной улики. И — ни единого доказательства, добытого собственными руками, если не считать, конечно, тогдашнего Ириного сна.

На шестой день Виталий решил, что время настало. Они с утра ушли на рыбалку на Кривую протоку — довольно далеко от деревни, часа полтора хода. Виталий предложил съездить туда на лодке, но Андрей объяснил, что пешком удобнее. И, главное, быстрее. На лодке пришлось бы наматывать лишние километры, огибая острова и заросшие камышом мелководья. Пешком же они доберутся до места в два раза быстрее.

Вещи, снасти, наживку и еду они упаковали в два рюкзака, приспособив лямки как можно выше. Идти приходилось то берегом, то сушей, но Андрей умело выбирал дорогу, так что их босым ногам ничто не угрожало. По большей части шли по мелководью, берегами проток — и под ногами песочек, и комары не едят, — и только время от времени совершали быстрые рывки через остров на другую сторону, по известным, наверное, одному только Андрею тропинкам. Тропинки всякий раз выходили к бродам, так что даже Андрей вполне свободно переходил на ту сторону по дну, подняв рюкзак над головой. Виталию же вода доходила разве что до середины груди. По дороге Андрей то и дело показывал места, где хорошо берет на спиннинг щука, где — язи. Только кидать нужно осторожно, потому что на дне тут — сплошные коряги, и глубоко зацепишь — прощай блесна. Но если вести вдоль во-он того бревна, как раз самое язиное место. Вон на ту косу с утра выходит из глубины судак. И берш тоже. И окунь, причем крупный, глубинный, «горбатый». А вот на этом озерце полным-полно линя. Если с прикормкой, ведрами можно ловить, не особо напрягаясь. Вот здесь хорошо ловить сомов. Когда Андрей подрастет, он только тут сомов ловить и будет. А пока он слишком маленький и легкий, и сом, если крупный сядет, просто утащит его за собой в воду, и все.

— А мы на кого идем? — спросил Виталий.

— На сазана. Там сазан берет весь день. Нигде так не берет. И хороший сазан, большой. Я туда один не хожу. Сазан — он тоже сильный. Сильней сома. Если сом такой же. Я один раз туда один пришел. Поставил. Сазан взял. Хорошо, я леску сразу за дерево привязал. А то бы утянул он меня. И хорошо — поводок был прочный. А то бы сорвался. Я под леску ветку подставил, чтоб пружинила. Он так быстрее устает. А потом сам его тянул. Он, когда голову над водой высунет, уже совсем биться перестает.

— И на сколько же был тот сазан? — с интересом спросил Ларькин, понимая, что Андрей на обычные рыбацкие байки попросту не способен.

— Кило на двенадцать. Еле вытянул. Когда он совсем слабый стал. Я его потом ножом убил.

— А как же ты его домой-то нес?

— А я в тот раз на лодке был. На ершике. И я его там сразу выпотрошил. И голову отрезал. И все равно еле-еле в лодку перекинул. Очень тяжелый.

На место пришли к половине девятого. Андрей еще загодя, с противоположной стороны острова, велел Виталию вести себя потише. Сазан, у него слух хороший. И осторожный он. Очень.

К берегу подошли так, чтобы особо не высовываться. Берег был обрывистый и выходил к небольшому, но, очевидно, весьма глубокому заливчику, где мимо стоявших по краю камышей течение закручивалось спиралью. Под самым берегом был, видимо, омут.

Как только они вышли к берегу, Андрей молча указал Ларькину на поднимающиеся тут и там со дна цепочки пузырьков.

— Вот они, — шепотом сказал он. — Все тут.

Распаковав свой рюкзак, он достал две донные удочки, с тяжелыми плоскими свинцовыми грузилами, толстенной леской и с прочными металлическими поводками. Насадка была — клейкая затируха из муки и вареного картофеля. Насадив на каждый крючок по изрядных размеров колобку, Андрей сам забросил удочки подальше, на течение, а потом подтянул их на глубину, поближе к берегу. Свою удочку он замотал за ствол ближайшего молоденького вяза, пропустил через гибкую вязовую ветку и принял на согнутый палец, слегка приподнимая ее время от времени, чтобы проверить натяг. Виталий сделал так же.

— Чуть дернет, сразу подсекай, — шепнул Андрей. — А то выплюнет. Он хитрый.

— Ладно.

Ларькин попробовал