крестианских рун на коре. Яр ощупывал их глазами, медленно поднимал взгляд, и вдруг увидел длинноволосую упырицу, свесившуюся к нему. Он мигом прицелился из винтовки, бледная как луна мертвечина с длинными костлявыми руками заползла обратно в развилку ветвей. Яр задержал дыхание, готовый нажать на спуск. Напряжённая тишина продлилась недолго. С дуба медленно полилось сиплое осторожное пение.

Тихо над полями Опустилась ночь, Иисус родился, Чтобы нам помочь. Мудрецам с Востока Бог открыл глаза. Путь им указала Новая звезда…

– Кто ты есмь? – рявкнул Яр. – А ну, покажися!

Он увидел лишь руку. Она вытянулась над ветвями и разжала кулак. На дубе дёрнулась и повисла куколка из золотистых кудрей с тугой верёвкой на шее.

Путь благоволенья, Мира и любви. Мудрецы подарки Богу принесли…

– Ще ты мелешь? Кажи мне лицо!

К первой куколке упала вторая, скрученная из чёрных волчьих шерстинок и тоже с верёвкой на шее. Подклады дрожали, крутились и задевали друг друга под ночным ветерком.

И склонились низко С трепетом сердец. Возлюбил нас, грешных, Любящий Отец…

Наконец, зелёные глаза сверкнули на Яра. Палец на спуске напрягся… но он не выстрелил.

– На кой ты вернулась? – опустил он Пера. – Милости просишь? На чудеса не надейся!

– Я в чудеса больше не верю, Палач, – шепнула ему крестианка, показываясь над развилкой. – Ни чудес, ни надежды нет больше. Ничего нет для меня на этом свете.

Яр видел её так ясно, что мог попасть прямо в сердце, но словно кто держал за руку. Крестианка перевела взгляд ему за плечо, хотя он не чувствовал на поляне никого больше.

– И к тебе подвязалась одна душа: лицо строгое, на руках солнца и яма в груди, – сжала она кулак возле сердца. – Она следит за тобой, как бы ты не в ту сторону не свернул.

– Мороков азмь не боюсь.

Яр закинул Пера на плечо и подступился к стволу, собираясь залезть. Но тут из-за дуба послышался рык. Чёрный зверь, отмеченный белой звездой, показался из леса. За ним остальные одиннадцать братьев. Чёрная Стая окружила его, скаля зубы. Яр прижался к дубу спиной и скинул винтовку с плеча.

– Перуне, вми призвающему…

– Не поможет. Пули их не берут, какими бы заклятьями оружие не заговорили. Я с ними давно, они показали мне логово, только меня они признают. Я слаба. Слабее них. А слабых они не бросают – не то что люди.

– Ты не волчьего рода! – Яр прерывисто задышал, но не из-за страха – он злился, что Чёрная Стая опять его предала! Его предок и правда одолела Лесного Духа не из винтовки, а обычным ножом. Огнепалы людей воистину бесполезны против Лесных Хозяев. Волки осторожно наступали. Нож у Яра с собой, пусть не из серебра, а из простой стали.

– Некуда больше идти мне и незачем. Солнце померкло, сердце остыло, и добро не спасло, – когда надземница говорила, волки не подходили. Звук её голоса сдерживал стаю. – Ты сказал мне я Навь. Может с Проклятым Родом мне лучше? Научи меня жить со Зверем внутри, научи не бояться чудовищ, научи узнавать настоящий промысел Божий.

Яр засмеялся, о чём таком она говорит? Он мог помочь матери, помочь своей стае, но не ходить богомольной добыче в набеги, и не жить крестианке с подземниками.

– Много просишь! Да и сгинуть азмь не боюся, и не грозись.

– Смерти всё равно, боишься ты или нет, – надземница положила руки на горло, где синела узкая полоса. – У неё нет лица, только холод с ног тебя поедает. И многое из того, что ещё можно сделать – не сделается. И многое из того, что ещё можешь сказать – пропадёт в тишине. Но ещё в смерти нет боли и страха, и стыда тоже нет, как и родственных уз и любви – одно нечувствие окаменённое, какое не ведомо никому из живых. Так больно дышать… – она стиснула глотку и подняла лицо к месяцу, – так хочется плакать… но, после жизнь обрывается, и нет тебя больше, не страшно. Солнце погаснет и оковы спадут, и грехи отпускают. Я хочу показать тебе это, Палач – настоящее лицо Бога, кто дарует спасение в вечности и открывает пути вечной тёмной свободы.

– Ты со смертью ко мне пришла? Отмстить хочешь! – понял Яр и едва не рассмеялся. С кривой ухмылкой он глядел на непокорную стаю. Но тут над головой звякнул металл. Он невольно поднял глаза и увидел, как крестианка достала серебряный нож из дубовой развилки. От звона клинка стая попятилась и прижала уши к загривку.

– Откель у тобя мой нож?

– Это дар. Но я не верну его, если не поклянёшься не трогать меня и не возьмёшь к себе в стаю.

– Немедля отдай мне нож, не то стащу и дорежу тобя! – зашипел Яр, готовый забраться на дуб. Стоило ему закричать, как стая надвинулась и сузила круг. Но звон серебряного ножа заставил их снова попятиться.

– Не пугай меня. Я и так жила в вечном страхе. Бойся тех лучше, кто живёт замертво, ибо не слышать им гласа живого. Меня живые оплакивают и не ждут, и я не вернусь к ним. Нынче мне место с Навью, – крестианка говорила чуть слышно, словно обращалась не к Пастырю, а к тонкому месяцу и ночным звёздам. – Поклянись не пытать меня, не убивать и взять в свою стаю.