– В Темноземье многие становятся как не в себе.

– Он только выдал свою сущность. О’го, тот хоть повернул назад, чтобы нас спасти, и лишь потому, что увидел всё еще открытую там дверь. А этот не только нас оставил, но даже не оглянулся. Я уверен, он сказал остальным, что это Огуду, мелкое проклятие. Ни у кого из нас толком не отложилось, но я запомнил. Если он останется с этим отрядом, то я уйду.

– А лучник?

– Он за себя пусть сам решает.

Словно в ответ на эти слова, в комнату входит юноша.

– Комната Следопыта на втором этаже, если ты хочешь держаться от него подальше, – говорю я.

– Нет, она на третьем, – поправляет юноша быстро, как я и предполагала. Он отворачивается, но дважды мелькает на меня взглядом, проверяя, смотрю ли я на него.

– Мы ведь охотимся на мальчика, верно? – спрашивает Леопард.

– Ты разве не помнишь?

– И да, и нет.

– Поспи, Леопард, – говорю я. – Выспись.

В ночь, когда Следопыт отправляется, я следую за ним. Бунши не прочь дать людям, делающим одно дело, разные наставления, но не отваживается. Я слежу за Следопытом. Для человека, который еще нынче утром едва шевелился, он двигается вполне сносно, можно даже предположить, что он напал на след, но ему еще лишь предстоит побывать в доме Фумангуру. При этом Следопыт движется в своем обычном темпе, внешне неторопливо. Голос намекает мне, что есть дела поважнее, но когда я спрашиваю, какие именно, затыкается. Бунши велела этому нюхачу приступить к делу сразу, как только он доберется до Конгора, и он приступает. Ткань укуру, что лежала на его кровати, теперь обернута на нем вокруг пояса и надета на голову как капюшон.

Конечно, по моему запаху он может сказать, что я у него на хвосте, но общеизвестно, что если он решит на нем не сосредотачиваться, то он для него одно со всеми остальными. Я иду за Следопытом, когда он пускается по моим стопам, посещает места, в которых я уже бывала, постигает то, что уже известно мне. В квартале Нимбе он пытается заговорить с мальчиком, который без остановки выкрикивает «бининун!» – взволнованно, как выпавший из гнезда воробьенок. Затем ноги несут его туда, куда я от него никак не ожидала: место, которое идущая с рынка усталая торговка называет Домом товаров и услуг для удовольствия госпожи Уадады.

Иными словами, бордель.

На следующий день Леопард возмущенно орет, сколько он еще будет унюхивать на Следопыте хер лучника. Назревает драка; я думаю ее остановить, но по размышлении воздерживаюсь. Следопыт ничего не отрицает, но просто недоумевает, зачем Леопард ставит эту приблуду выше их дружбы. Лучник слова «приблуда» не знает, но чувствует, что это что-то нехорошее. Он смущенно шевелит губами, но мне на расстоянии не разобрать.

– Язви богов и язви это маленькое дерьмо! – выкрикивает Леопард и прыгает на лучника, который без своего оружия оказывается беспомощен. Леопард в своем полном кошачьем обличье сбивает его с ног. Следопыт пробует отбить лучника кулаками, но Леопард в гибком прыжке стискивает челюстями шею Следопыта.

– Леопард! – кричу я.

Тот нехотя отцепляется. Следопыт, откашливаясь, поворачивается уходить.

– Завтра сюда ни ногой, – задышливо выговаривает он. – Вы оба.

– Ты мне не указ, – бурчит Леопард.

– Завтра, чтоб тебя здесь не было, – бросает Следопыт и, пошатываясь, выходит.

Приходит Бининун. Те, кому Конгор известен лишь понаслышке, будут удивлены и даже изумлены этим празднеством, где вокруг безудержно мелькают и колышутся голые груди, а по бедрам женщин шлепают настоящие, тугие и вздыбленные желанием члены. Видавший такое на протяжении дня непременно кричит о распущенности, не зная, однако, что начало такого явления как бининун заложено именно в благочестивой природе целомудренности. Только в таком месте, как Конгор, где все изъявления чувственности крепко заперты внутри, могут они прорываться наружу столь бурно и вольно. Только в таком месте, как Конгор, и на таком празднестве, как бининун, я, помнится, проводила изрядную часть времени по проулкам и оврагам, потому как именно туда мужчины уволакивали девушек под прикрытием пестрых красок и развеселых шумных гуляний.

Я смотрю на шествие всех этих пузатых и средних барабанов, за ними маленьких бата и совсем уж мелких бонгов, заглушающих песнопения и зовущих всех в пляс. За ними, расправляясь в танце, выпрыгивает сам бининун. Гляньте, как лихо втягиваются, а затем выдуваются уже в новых цветах одеяния всевозможных факиров и фокусников; как прячет свое лицо за занавесом из каури Король-Предок в королевском пурпуре, и как гибко и высоко, в человеческий рост, скачут фигуры в красном, золотистом, розовом, синем и серебристом, топорщатся своими космами, монистами, косами, кисточками и амулетами. Всюду изобилие сеточек для лиц, чтобы скрывать то, что видно глазу, и сети для рук, скрывать то, чем там заняты руки. Барабанщики меняют ритм, и меняется вся процессия; бининун, распаляясь, пускается в разгул. Через пол-луны женщин будут пороть плетьми как раз за то, что они позволяют себе сегодня, а мужчин остерегать, чтобы они не поддавались искушению. Вместе с О’го мы настигаем Следопыта, но тут же и теряем его в наплыве гуляющих. Я знаю, куда он направляется, и сейчас тому самое время. Он идет в дом Фумангуру, а утром скажет, что это он, и только он выяснил, куда направлялся мальчик и где он появится в следующий раз. А еще расскажет, как погиб дом Фумангуру, будто бы он обнаружил это первым.

К утру исчезают Леопард и лучник. Следопыт и О’го возвращаются вечером. О’го, в существенно лучшем расположении, чем когда-либо, наваливается на трапезу такую обильную, которую я за хозяином и не припомню. Общение с Бунши скудеет с каждым днем, а сама она так и не всплывает. Видимо, она исходит из соображений, что если идти готов тот единственный человек, на которого у нее вся ставка, то на остальных можно себя и не транжирить. В мыслях об этом выходе я провожу бо€льшую часть дня, хотя всего пять дней назад собиралась уйти. У Бунши есть свои причины не выкладывать этим людям, кого и зачем они ищут.

Девушка, Венин, увлекается всем тем, что по нраву большинству девчонок: шастает по рынкам и лавкам, окуная пальцы в дорогие ткани и ароматные масла, не ведая, что, прежде чем что-либо взять, нужно за это вначале заплатить. Так что, вместо того чтобы ходить за Следопытом, мне приходится вначале следовать за ней, иногда, чтобы заплатить торговцу, прежде чем он не закричал «держи вора!», или поднять ветер –