Ведь мы как созданы? а? К чему же нам атрофировать то, что дано природой? Мы должны жить согласно ее законам. И величайшая ошибка… лежит в том, что возводили девственность и воздержание в культ. Вот почему я и ненавижу буржуазную мораль. Она вся построена на культе именно такой добродетели. А добродетель вовсе не в этом, а в отношении к другим людям.

Я инстинктивно чувствовала, что в ее словах есть доля истины, и не возражала…

–…Отчего же вы не живете открыто, перед всеми? – спросила я.

– Оттого, что не хочу, чтобы все видели мою интимную жизнь. Общество так полно буржуазных предрассудков, что оно, не задумываясь, забросает меня камнями… а ведь видите, какая я – жалкая калека, совершенно одна на всем свете. Мне бороться с ним не под силу, и вот я для всех – барышня, m-lle, сохраняю все приличия, а на самом деле живу как хочу и никому до этого дела нет… У меня бывает так много народа, никто никогда и не догадается, с кем я живу. Жить без любви – невозможно! это единственная радость в нашем печальном существовании.

Лицо Кларанс стало вдруг серьезно и печально. Ее прекрасные темные глаза устремились куда-то вдаль, казалось, она рассматривала там свое прошлое.

– Если бы вы знали, какую ужасную юность провела я. У меня не было детства.

И вся ее худенькая фигурка содрогнулась под наплывом тяжелых воспоминаний.

Я тоже вспомнила, сколько пришлось перенести мне, и с симпатией взяла ее за руку.

– Я круглая сирота. Отец умер, когда мне было два года, мать я потеряла десяти лет от роду. И я с сестрой воспитывалась у опекуна… И что за жизнь должна была я вести у него, что за жизнь? Он был полковник и уже стар; так можете себе представить, когда мне исполнилось пятнадцать лет, его жена стала меня ревновать к нему и шесть лет не говорила со мной ни слова, а жили мы в одном доме… Я оставила его дом за полгода до совершеннолетия, он дал позволение, так как выходил в отставку и уезжал в деревню. И я, как молодой жеребец, выпущенный на волю, устремилась в Париж.

Кларанс замолчала на минутку, мешая уголья в камине. Потом продолжала:

– О, счастливое время! Хорошо было жить… я веселилась, увлекалась…

– И тогда вы встретились с тем, кого полюбили?

– О, нет, позже. Двух первых – я не любила… Мне было 24 года, когда я встретилась с ним, – ему двадцать пять… О, какое это счастье встретить родственную душу… какое счастье найти человека, который понимает вас!

– Мы встретились с ним в одном доме и в течение года каждый день писали друг другу письма. А потом, в один прекрасный день он пришел ко мне… Я пережила чудное время. Мы виделись часто, очень часто… Он приходил ко мне с вечера, уходил в четыре…

– Отчего же вы не вышли за него замуж?

– Замуж? ни за что, ни за что! Видите ли, замуж нужно выходить только тогда, когда хотите иметь детей. А я не хочу. Кроме того я обожаю свободу. Муж… я не могу себе представить, как бы я была на содержании у другого человека? Я привыкла быть независимой. Был у меня небольшой капитал – я его прожила; теперь – так как литература не приносит ничего – я занимаюсь ремеслом: пишу романы-фельетоны… Но зависеть от мужчины в денежном отношении – ни за что!..

–…А где он теперь? – спросила я.

– Вот уже девять месяцев он уехал на Мадагаскар… Он мало зарабатывал в Париже, служил в банке; так чтобы улучшить свое положение, и уехал в колонию. Какое это было для меня горе! я два месяца никого не принимала…

Я не знала, что думать об этой женщине. С точки зрения буржуазной морали, в которой я была воспитана – передо мной была чуть не преступница; с точки зрения человечности – одна ее искренность стоила всех проповедей.

– Почему же вы так упорно не хотите иметь детей? – спросила я.

– Оттого, что это страшная ответственность. Детей надо хорошо воспитывать. Отчего наше общество плохо? – Потому что все воспитание молодого поколения, как мужчин, так и женщин – дурно, очень дурно. И большинство родителей об этом не думают. И дети являются на свет как случайное следствие нашей похоти. Подумайте только! Является мыслящее, чувствующее существо. А? какова ответственность! И никто об этом не думает. Сами посудите, какая я мать? Жалкая калека. В детстве у меня была страшная болезнь… я осталась жива, но ноги – как последствия ее – атрофированы. Я немного истеричка. Какую бы наследственность я им передала?

Я вспомнила одну из своих близких знакомых, истерическую особу, которая за семь лет замужества родила шестерых слабых, больных существ, из которых двое умерли; а муж, выведенный из терпения беспрерывными родами, пеленками, болезнями – стал с горя пить. Вспомнила и свою мать, эту ужасную женщину, для которой все мы, пятеро детей – случайные последствия… – всю жизнь были тяжелой обузой, развязаться с которой насильственно она не смела только потому, что за это грозила Сибирь и каторга… И в порыве искреннего чувства, со слезами на глазах, я крепко обняла Кларанс.

– Вы честная, хорошая женщина, и как я вас люблю!

Кларанс взяла мои руки в свои, тихонько пожала их и печально вздохнула.

– Да, жизнь надо производить осторожно… она слишком тяжела. В этом земном существовании мы искупаем ошибки предшествующих…

– Что вы хотите этим сказать? – спросила я в недоумении.

– Мы живем – грешим, не так ли? – спросила Кларанс.

– Ну да.

– Так вот, для искупления их, душа после нашей смерти входит в тело другого человека, чтобы в новой жизни изгладить ошибки старой.

И видя явное недоумение на моем лице, объяснила:

– Я занимаюсь оккультизмом и магией.

– Это еще что такое? – удивилась я.

– Видите ли, человек состоит из трех начал: тела физического, тела астрального и души. Из каждого человека исходит ток – fluide, посредством которого он может влиять на других людей: хорошо или дурно, смотря по тому, какой ток от него исходит.

Мое удивление не имело границ. Я испытывала такое ощущение, будто предо мной открыли дверь в какую-то таинственную темную комнату, и заставили смотреть туда, и я ничего не видела. Так и из этого краткого спутанного объяснения я ничего не поняла.

– Душа наша бессмертна. Я – не боюсь смерти. Я убеждена, что возвращусь в этот мир снова в виде новорожденного младенца…