так верю в помощь Божию. Ты извелся. Тебе покой нужен. Ванечек, я думаю, что тебе нужен клинический режим. Мой отчим страдал точно так же, но только еще плюс кровавые рвоты. И его отправили в клинику. Там ему в неделю ликвидировали тошнотность и Hiperacidité. Видишь?! Я приеду и все устрою. Господи, я вся спутана тревогой, твоей мукой. Верь, Ванюрочек мой, что Господь тебя восставит. Не отчаивайся, ангел мой! Ванёк, пишу открытку, т. к. хочу, чтобы еще сегодня успела, а остается несколько минут. Какая мука мне: должна с такой тоской идти на свадьбу — у соседей, звали, нельзя отказаться. И вот я, забежав домой из церкви (католической), твои читаю письма… Господи, тоска какая, что нарядной должна быть! Стою вот в бархате и золотых побрякушках, завитая и душистая… и горько плачу. Платочек мокрый, оставить его надо. Не могу, как тоскую по тебе, сердце мое. И эта пытка — чужое веселье. И мои напудренные веки. Не могу остаться и выплакаться вволю. Я плачу о твоей тоске, оттого, что ты угнетен, Ванёк. Верь и надейся! Я хочу приехать. Я все сделаю. Я хочу ободрить тебя. Не пугай себя глупостями. Ты мне же несказанно близок и дорог.

Да хранит тебя Пречистая от мрачных дум. Ванечка, я хорошо тебя во сне видала, ты встанешь. Молись, целую и люблю, люблю. Оля

223

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

5. XI.42

Дружок мой светлый, Олюночка моя, письмо твое сейчас 31.Х. О, как благодарю, кисулинька-Олюнок! Как жалею, что 29.Х написал о себе уныло-безнадежно! Так я был подавлен, не совладал с тоской, с отчаянием, хотя данных точных — для безнадежных выводов о моем недуге — нет все же. Но пока оставлю о себе, — отвечу на твое письмо. Родная, не оставляй меня без писем: мне — именно _н_е_л_ь_з_я, мне страшно «уходить в себя», — это значит — _т_о_н_у_т_ь_ в отчаянии, — неудержимо стремительны и убийственны мои думы — когда я думаю о _с_е_б_е. Без тебя — мне гибель. О, я крепко _з_н_а_ю: Оля моя любит Ваника, светло, самоотверженно. Как я одарен тобой! Как ты меня глубоко понимаешь! Знай же: ни в чем я не разойдусь с тобой, _в_с_е_ — как ты, вбираю, как ты — томлюсь. Но я поверх еще смотрю: все вершится по Божиему Плану, — и не страшно. Теперь — о моих статьях. Да, только потому и отозвался, что _т_а_м_ читают ее minimum — 2 миллиона родных читателей. Но вот какое явление. 13.Х (!) — я послал 1-ю статью, написав: «ничего не менять. Если в чем-либо не подойдет (в цензурном смысле) — этим и кончим». Ясно тебе? 31-го я послал главу из «Солнца мертвых» — «Чудесное ожерелье». До сего дня статья не печатается. У меня пропала воля писать другие. А ско-лько и как (!) хотел сказать! Систему свою — отношение мое к жизни, к миру, к Богу, к Смыслу истории человечества и России, к творчеству в жизни, к «Царству Божию на земле», _к_а_к_ надо по-новому строить жизнь, о предназначении России, о ее Голгофе, о предназначении Германии («Два народа») — обо всем «самом важном», сказал бы!.. — и все это в самой простой форме, все мог бы обосновать ссылками на действительность и на провидения гениев наших. Теперь… — нет, очевидно слишком вольно и свободно-широко сказал-намекнул даже во вступительной 1-ой статье — не пролезает. Ну, а на выбор газеты — я не работаю, не могу, хоть она мне открывает аванс — «какой хотите», в любой сумме. Нет, «авансы» ни-к_о_г_д_а_ меня не брали. Досадно, что поспешил послать им из «Солнца мертвых». Кстати: мне надо было посодействовать товарищам по белой борьбе — моего Сережечки — переслать помощь их матери555, живущей в Крыму, — а я это мог только через газету — Деспотули может быть доставит, через своего представителя в Симферополе. А теперь я свободен, и больше ни звука не дам, если не пройдет статья. Никогда я не был рабом, и всегда слушал голос свой. Он — знаю! — с твоим _с_о_з_в_у_ч_е_н. Да разве это могло бы быть иначе?! Ни-когда. Мы — _о_д_н_о, во всем. Ибо мы — от одной закваски: ты же — для меня, я — для тебя — сотворены. И как бы мы это ясно _у_в_и_д_е_л_и, если бы встретились, открыли сердца свои друг другу. Родная детка, моя чудеска! Ванёк твой — _т_в_о_й. Прости за письмо 29.Х. Не знаю, что со мной. Все худею. Завтра — буду у доктора. Болей нет — [ясных] — иногда «отражения» — вот уже дней 12. Vomissments — нет с… 29-го X. Тошноты — да, но 2–3 последних дня слабые. Но кислотность быстро набирается от еды, глушу ее Виши, и — magnesium’oм perhydrol (фабрики Мерк’а). Знаешь, ночью давит газом желудок, и я раз 20–30 — делаю «renvois». Ведь на эту «кислоту и renvois» — тратит организм силы? М. б. похудание этим объяснить? И еще. Боясь ночных наполнений кислыми жидкостями, я вот что делаю дней 8–10: 1-ая еда — в 10 ч. утра: тарелка квакера[254] (на воде, конечно) с маслом и сахаром, яичко с сухариком и чашка жидкого кофе с чуть — молоком и сухарь с маслом. 2-ая еда — в 2 ч. кончаю: тарелка супцу овощного или овсянки, и тарелка манной кашки на 1/2 молоке или пюре картофельное. 1 раз в неделю котлетка — вареная на пару, из молодой телятины. И — с 2 ч. дня до 10 ч. утра следующего дня я ничего не ел, т. е. в течение 20 часов. Эти последние 2–3 дня — я стал вечером в 6–7 ч. выпивать чашку чая с молоком и сухарик с маслом. Эти 3–4 дня меньше кислотности. С 2-го XI лежу, не встаю, не хочется. Завтра поставлю доктору вопросы: чем укрепить нервы. Знаю: это самое важное. Я сам довел себя до болезни: слишком много принимал всяких лекарств! Кто что посоветует — я сейчас же! Какое-то сумасшествие. Так хотелось — скорей выздороветь. Я дал желудку настоящую отраву, и он мне ответил — ну, и получи! Надо нормального питания, а его нет. Мне надо 1–1 1/2 л молока, а у меня 1/2 л да крупы. Ну, масла немного. Но это-то мне друзья восполняют. Я потерял аппетит..? Да. Но это неверно: однообразная пища и преснота ее — придавили его. А вот, вчера, сказал доктору С[ерову] — заливного бы судака съел, поросенка с кашей, лапши… щей