class="p1">«главное в историко-эволюционном порядке – форма. Главное в логическом порядке – функция»,

форма изменяется в зависимости от изменения функции. Это действительно был формализм, но формализм в кавычках, и уж вовсе не «формальный метод», как пытались его представить многочисленные и влиятельные оппоненты.

Формалисты хотели освободить поэтическое слово от философской идеи, заслонившей слово от вещи, и потому исходили из идеи, ориентируясь на логику отношений (между словом и вещью). Нацеленность на слово в попытках углубиться в сущность явления ориентировала их на (ре)конструкцию текста:

«искусство как прием»,

«как явление языка и стиля»,

«как сделана вещь», ее «строй»,

«энергия внутренних связей текста»

и пр.

С лингвистической точки зрения, интересна попытка «формалистический принцип» анализа текста исходя из слова возвести к далеким временам. По мнению Б.А. Ларина,

«в Индии поэтика начинается с „формальной школы“, правда – оценочной и статической».

Древнеиндийские лингвисты

«испытывали „философское изумление“ перед тем наблюдением, что между словом и реалиями есть еще концепт этих реалий в сознании говорящих, и утверждали, что самым загадочным оказывается именно соотношение слова-знака и его „семантемы“ (общего смыслового представления или понятия)»;

форма здесь не только

«открыто высказанное, „форма“, т.е. не только знаки, но и прямой или метафорически явный смысл» (Ларин 1927: 30, 34, 35).

В своем понимании формы как диалектического единства содержания и объема (т.е. в понятии), а не механического соединения содержания и формы (воды в стакане – по известному образу Ю.Н.Тынянова) петроградские формалисты исходили из убеждения в том, что всякая форма изменчива. Вечное слово традиционного для русских «реалистов» смысла эти концептуалисты стремились превратить в вещное слово, тогда как следовавшие за ними в своих крайностях структуралисты сделали это слово увечным, лишив его и смысла, и значения. Как и в других случаях, «питерская» школа обращала внимание на творческую, деятельную сторону проблемы (как форма создает содержание), а москвичи – на то, что содержание может быть познано через форму. Это ситуация диалога, в котором первые говорят, а вторые – пытаются их понять. Но самое важное различие заключалось в том, что для петроградских формалистов существенным является «вопрос о значении и смысле поэтического слова», о «диалектическом развитии формы» (Тынянов 1965: 22, 32), а не форма сама по себе, и уж, во всяком случае, не только внешняя форма «заумного языка» или «самовитого слова».

ГЛАВА XXIV.

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ КАК СТРОГАЯ НАУКА: СТРУКТУРАЛИЗМ

Так называемая структуралистская школа, весьма модная в наше время, отличается от феноменологическо-экзистенциалистской школы, господствовавшей в течение двенадцати лет, но унаследовала ее стиль, ее претенциозность и невежество.

Реймон Арон

1. Осадок структурализма

Практическим выходом феноменологии в научное знание является прежде всего структурализм; на авторитетных представителях этого научного направления середины XX века рассмотрим результаты, которых такая наука добилась.

Феноменологически выстроенные труды по частным вопросам гуманитарной науки быстро стареют. Стареют именно потому, что в них схематически рассмотрены преходящие явления и сконструированные феномены; они не даны как заданная цель, но заданы как «приточная» причина, хотя и выдается за цель (пресловутая телеологичность феноменологии). Схематизм кантовского происхождения строится на диалектических триадах и внутренне соотнесен с содержательными признаками различения. Обычно это парадигменные связи на метафорической основе – экспликация системы на символическом, а вовсе не на понятийном уровне; экспликация системы «вещей», отраженных через слово.

Например, перечитывая объемные труды P.O. Якобсона или Ю.Μ. Лотмана, ясно видишь, насколько опасна зависимость исследователя от избранного философского направления, в данном случае от феноменологии Гуссерля. Теоретически это пустые тома. Процедура описания лингвистического объекта – и ничего более. При отсутствии собственной лингвистической теории – конструирование предмета. Механику же такого конструирования мы сами хорошо усвоили (она стала техническим приемом), и можем без труда производить такие же по содержанию и качеству тексты, исполняя эту механическую работу. «Строгая» процедура логического исследования уже открытого интуитивно омертвляет предмет, превращая его в объект, полностью зависимый от воли субъекта. «Строгость» исследования задается самим методом, с помощью которого можно бесконечно углубляться в «эмический уровень» описания, примерно так, как заметил некогда Лосский (1911: 202):

«Комплексы дифференцированных элементов, образовавшиеся из суждения, в свою очередь, становятся элементами новых более сложных суждений. Всякий такой комплекс, как прошедший из своего рода сгущения суждений, может быть опять разложен на суждения»

и т.п., и т.д. Постоянное порождение всё новых суждений, а на их основе – всё новых уровней описания, не избавляет от необходимости соотносить эмический уровень с эмпирическим, но это, как правило, невозможно сделать, поскольку эмпирический уровень исследования заимствован из другой системы координат, получен из других «школ», имел совершенно иные цели.

Особенно опасно это в исследовании языка, поскольку язык в его содержательных формах неразрывно связан с другими «вершинами семантического треугольника»:

«Язык, лишь только он обособляется в самостоятельную силу, тотчас же, конечно, становится фразой» (Маркс, Энгельс 1956: III, 44).

Язык становится средством информации, заменяя вещь.

2. Антиномии познания: Якобсон

Е. Голенштейн в работе «Das Erbe Hegels», написанной совместно с Р. Якобсоном и X. Гадамером (Jakobson, Gadamer, Holenstein 1984: 22) полагал, что P.O. Якобсон – гегельянец, «продолжатель русского гегельянства», поскольку он отметил где-то: «Я – русский филолог», – а философствование русского типа – гегельянство (ссылка на славянофилов). Добавление «а история русского духа есть область эстетики» переводит стрелку на Шеллинга, также «типично русского философа». Логика немецкого историка предельно проста, тем более, что из этих рассуждений вытекает мысль, что «направляющим лозунгом» всей деятельности Якобсона, наивысшим результатом такой деятельности был структурализм, а с ним так или иначе связаны Holismus, диалектич. Interdependenz, реализм, динамика, иерархический принцип, телеология, логика развития, скачкообразное преобразование, универсализм, интерсубъективность (коллективизм) и историчность. Со стороны эстетики ко всем этим ведущим терминам относятся: к структурализму и холизму еще атомизм в диалектике формы и т.п. Подтянуть Якобсона к Гегелю необходимо, поскольку в данном случае речь шла о гегелевской премии.

Гораздо точнее позиции Якобсона (они менялись в течение его жизни) описаны в антиномиях «русской идеологической традиции» (там же: 28):

Тезисы Антитезисы структурализм атомизм Holismus aholismus диалектика формализм реализм Fiktionalismus динамика статика иерархический ряд редукционизм