Не обращая внимания на труп, Абд Умар подъехал к другому язычнику, высокому негру из Судана. Он дал ему пять секунд, чтобы решить свою будущую судьбу, но и тот оказался верен своему богу – в данном случае Серапису, – и араб-пехотинец уже был готов убить его, как вмешался Абд Умар. Натянув поводья, он остановил коня перед негром и сказал:

– Я такой же черный, как и ты, но Пророк нашел место и для меня. Присоединяйся к нам.

Высокий негр, прекрасно понимая, что сейчас может последовать, все же ответил:

– Я верен Серапису. – И Абд Умар отвел глаза в сторону, когда его тело рухнуло на землю.

Но третий язычник, к которому он подъехал, был выходцем из великой Семьи Ура, и, хотя, несмотря на все превратности судьбы, он продолжал поклоняться Баалу, сейчас ему потребовалось меньше секунды, чтобы сделать выбор в пользу новой религии.

– Я принимаю Пророка! – громко и ясно крикнул человек из Дома Ура, и тепло, с которым арабы приняли его в свой круг, побудило и остальных язычников принять ислам. Когда они опустились на колени, человек Ура стоял в стороне, на том месте, откуда мог видеть и базилику, где лежал погребенный Баал, и гору, на которой тот правил, и он заверил себя: под арабами будет не труднее, чем было под византийцами.

В этот день по приказу Абд Умара были убиты только два язычника, и, когда остальные перешли в ислам и он понял, как легко и просто прошло завоевание Палестины, он дал шпоры коню и поскакал в западную часть города, откуда за полями ему открылся вид на далекие стены Акки. До чего заманчивым казался в этот холодный день город, лежащий на берегу моря. Он сверкал в лучах закатного солнца, и высокие шпили его башен, устремленных к небу, говорили о богатствах, которые ждали завоевателей. Абд Умар улыбнулся. Захватить этот город будет не труднее, чем взять Макор, потому что, стоит с той жесткой решимостью разделить христиан, как они оцепенеют, а у евреев, преданных своим ритуалам, нет руководителя.

– Империя рухнула! – крикнул он. – И мы прискакали, чтобы собрать ее обломки!

Теперь он наконец мог предвидеть, что даст владение Аккой: путешествие за лежащее у стен города море, сражения в землях, названия которых он еще не знал, стремительный рост его как полководца и распространение истинной веры, пока полмира не преклонится перед ней. Не было еще человека, который, стоя на холме Макора, видел перед собой такие бескрайние горизонты, даже молодой Ирод, который так много успел сделать, – и бывший раб всей грудью вдохнул солоноватый воздух, пришедший с моря. Его эксперимент увенчался успехом: он покорил Макор добротой, и теперь шептал про себя:

– С убийствами покончено. Пожары не полыхнули, и теперь, стоит нашим коням оказаться под городскими стенами, как этот мир покорится нам.

Отдав приветствие воротам Акки, ждущим его, Абд Умар развернул коня и поскакал обратно в центр города, и когда оказался в нем, то увидел стоящую у красильных чанов еврейскую вдову Шимрит. Она боялась войти в свой дом, потому что там ее подстерегал деверь. И командир арабских воинов, узнав в ней ту женщину, нерешительное движение которой бросилось ему в глаза, спешился.

Надгробная надпись, по приказу графа Фолькмара 11 вырезанная на известняковой плите ремесленником из Генуи в 1124 г. в Сен-Жан-д'Акре, – таким образом сын почтил память своего отца («Тут покоится граф Фолькмар из Третца, и да почиет его душа в мире. Аминь»). Камень был водружен на место в Ма-Кере 21 декабря 1124 г., через девятнадцать лет после смерти графа. Был завален руинами 17 мая 1291 г.

Стояло утро четверга 24 апреля 1096 года, и незадолго до рассвета священник Венцель торопливо подобрался к комнате своего хозяина в замке Гретц и забарабанил в дверь. Спящий граф лишь что-то проворчал, но повторный стук окончательно вырвал его из сна, и он неохотно открыл окованную железом дверь.

– Ну что там? – пробурчал он. Граф был крепок и статен, с широкими плечами, бычьей шеей и рыжеватыми волосами. Хотя ему было за пятьдесят, казалось, что ему сорок с небольшим; из-под ночной рубашки высовывались волосатые ноги с крупными ступнями, а из кружевных обшлагов рубашки торчали такие же большие мощные ладони.

– Сир! – не скрывая возбуждения, вскричал седовласый священник. – Они идут!

– Кто? – вопросил просыпающийся граф.

– Те, о которых я вам говорил.

– Чернь?

– Я бы их так не назвал.

– Если это чернь, зачем было будить меня?

– Вы должны увидеть их, сир. Это настоящее чудо.

– Иди-ка ты спать, – приказал сонный граф. – И я тоже пойду. – Но при этих словах он услышал в утреннем воздухе какой-то гул. Тот напоминал рокот морских волн, которые накатывались на борта его корабля, когда он возвращался после войны на Сицилии, и, прислушавшись, граф убедился, что гул растет и крепнет. Разорались петухи, стали гавкать собаки, и до него донеслось шарканье сотен ног, идущих по узким улочкам его города. А затем он услышал и звуки, идущие из-за стен города, – движение многих тел, мягкий шелест земли и неторопливое поскрипывание фургонов, которые тащили не лошади, а люди.

– Что это такое? – спросил он священника.

– Они идут из Кёльна, – ответил Венцель.

– Мне бы лучше взглянуть на них, – сдался граф и на глазах священника стянул ночную рубашку, обнажив сильное волосатое тело. Он натянул шерстяное одеяние и завершил одевание парой сапог грубой кожи. Священник провел его через часовню на стену замка, откуда они увидели под собой огромное скопище людей, идущих по дороге из Кёльна в Майнц, хотя в утренних сумерках было трудно определить, сколько их всего.

– Кто это там впереди? – спросил граф Фолькмар.

– Дети, – ответил священник. – Они идут от города к городу, но они ничьи.

Фолькмар облокотился на стену, с изумлением глядя, как из клубов пыли, поднятой детскими ногами, один за другим появляются мужчины и женщины, их было много – целая толпа. Они шли вразброд, и у них не было оружия. В холодном утреннем свете они появлялись подобно привидениям; они шли, застывшими глазами глядя перед собой, устало переставляя ноги, словно перед ними не было никакой определенной цели, а их просто гнало вперед стремление двигаться. Фолькмар попытался увидеть самый хвост бесконечной колонны, но он скрывался в пыли.

– Сколько их? – спросил он своего священника.

– В Кёльне их было примерно двадцать тысяч.

– У них же нет оружия! И ни одного рыцаря!

– Они и не собирались вооружаться, – ответил Венцель. – Они говорят, что одержат победу с Божьей помощью.