Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да нет, что вы. Тем более, что первый час вы должны сидеть совершенно спокойно, откинув голову как можно дальше назад, чтобы распущенные волосы свободно дышали.
С другими темами Эмма справилась с легкостью завзятого лектора. Я ей-богу не уверен что ей не следует отправиться в лекционное турне. Если бы она не была помолвлена, я без зазрения совести отправил бы ее в турне по тридцати городам Америки, а сам был бы ее менеджером и рекламным агентом.
Дамы знали о помолвке Эммы.
— Не будете ли вы скучать по титулу княгини? — спросила коварная мисс Огастин.
Впервые я увидел, что Эмма раздражена. Но дамы этого не заметили.
— Нет такого европейского титула, мисс Снед, который был бы выше простого звания американки.
— Слушайте, слушайте! — торжественно возгласил я, допив отстатки коктейля. Через несколько минут мы ока^ зались в нашем номере и наконец-то дали волю смеху. Мысль о матери и дочери Снед с горящими волосами (нечто вроде нессовских париков) доставила нам неизъяснимую радость.
Приняв ванну и отдохнув (к сожалению, в ванную приходится идти через холл; удобства здесь далеко не такие, как в отеле «Пятая авеню», но, к счастью, и цена тоже), мы в семь часов встретились в вестибюле с Чарлзом Нордхоффом.
Признаюсь, сначала я был несколько запуган этим суровым сорокалетним мужчиной прусского происхождения, чьи профессиональные обязанности заключаются в том, чтобы писать в «Геральд» о вашингтонской политике. Я опасался, что он справедливо увидит во мне самонадеянного дилетанта, знаменитость, свалившуюся на его шею по прихоти легкомысленного издателя; двенадцать недель по меньшей мере ему самому придется оставаться в тени.
Наша первая встреча у конторки портье в вестибюле была мало обнадеживающей. Это крепко сбитый мужчина с врожденной, как мне кажется, матросской походкой; во всяком случае, движется он, слегка раскачиваясь, впрочем, он недаром провел столько лет в море. Как и у моего старого друга из «Пост» Леггета, карьера Нордхоффа началась на море, сначала в нашем флоте, затем на множестве самых разнообразных парусных судов. Он автор популярной некогда книги, которую я не читал, под названием «Девять лет в море». Нордхофф работал в «Пост» у Брайанта, пока его не выжили оттуда из-за (так утверждают все, кроме Брайанта) нападок на твидовскую шайку (надо спросить у него, правда ли это). Тогда Джейми взял его в «Геральд». В прошлом году Нордхофф нашел время написать очень интересную книгу, которую мне довелось прочитать: «Коммунистические общества в Америке». Тема книги в некотором смысле нас сближает.
Щелкнув каблуками, Нордхофф поклонился Эмме и поцеловал ей руку. Зная от меня о его немецком происхождении, она тихо заговорила с ним по-немёцки. Удивленный и обрадованный, он тоже заговорил по-немецки. Затем взял мою руку в свою, пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
— «Париж под коммунарами» — лучшая и серьезнейшая работа из всех, какие мне довелось прочитать о коммунизме.
Мне кажется, я покраснел. Конечно, у меня закружилась голова от нежданной похвалы, поэтому я не сразу сообразил, что он, как и все прочие, переврал название. Но с названиями мне вообще не везет. Следует, очевидно, уподобиться мастерам и придумывать нечто выразительное, сильное, запоминающееся. «Госпожа Бовари», «Хижина дяди Тома», «Холодный дом» — один раз услышав или увидев, эти заглавия уже не перепутаешь.
Мы были уже у парадной двери, когда Нордхофф сказал:
— Вы должны познакомиться с мистером Рузом. Он человек редкой осведомленности. Если вы нас извините… — он повернулся к Эмме; она ответила ему извиняющей улыбкой.
Тогда Нордхофф провел меня в маленький табачный магазин, вход в который был тут же, внутри, справа от парадной двери. Здесь можно купить не только сигары, сигареты и плитки жевательного табака, но также газеты и журналы со всей Америки. Мистер Руз — фигура, полная сенаторского достоинства; торжественно Поздравив меня с прибытием в Вашингтон, он вручил Нордхоффу конверт (его лавка еще и своего рода почтовая контора).
— Наш специальный телеграф вон там, если он вам вдруг понадобится, мистер Скайлер. — В следующей комнате и в самом деле помещалось это современное удобство, предоставленное компанией «Вестерн юнион». Руз пообещал также оставлять для меня ежедневно экземпляр «нашей» газеты, «Нью-Йорк геральд».
Длинная вереница карет постоянно дежурит возле гостиницы, но Нордхофф предложил — «если Эмма не возражает» — пройтись пешком до ресторана под названием «Уэлчер».
— Это недалеко отсюда, и почти на всем пути есть тротуар.
Эмма не возражала.
— Это Африка! — шепнула она мне по-французски, когда мы передвигались по неровному кирпичному тротуару, на котором удобно расположились — как у себя дома — десятки чернокожих. Одни выпивали, другие играли в кости, третьи извлекали печальные звуки из самодельных дудок, а в отдалении, возвышаясь надо всем вокруг, плыл, как мечта, изваянная из белоснежного мыла, Капитолий, окруженный постоялыми дворами.
Хотя солйце j село, вечер был неестественно теплым. Движение йо широкой улице почти совсем прекратилось, если не считать трамваев, которые с неимоверным грохотом носились взад и вперед. Когда мы повернули за угол точно напротив министерства финансов, Нордхофф показал высокий вяз, названный по имени художника и изобретателя Морзе. Очевидно, некая ужасная догадка вроде земного тяготения посетила его под сенью этого дерева.
— Как мило, — сказала Эмма.
Нордхофф издал какой-то странный лающий звук, в котором я со временем научился распознавать смех.
— Единственные добрые слова, которых этот город заслуживает, такие: он был еще хуже пять лет назад, пока мы не заполучили в мэры нашего собственного босса Твида, местного преступника, который грабит город напропалую, но одновременно хотя бы мостит улицы.
— Никто не жалуется?
— На мостовые? Конечно, да! Земляные работы проведены так неумело, что во время дождя чуть ли не весь город превращается в Венецию.
— Да нет, я имела в виду воровство.
— Боже мой, нет, конечно! В конце концов, это американский образ действий. Кое-что все-таки улучшается. Как бы этот город ни был ужасен, это все равно рай земной для большинства членов конгресса. В сравнении с тем^ откуда они приехали, это город неслыханных удобств и поразительной архитектуры. А вот Белый дом.
В темноте за высокими деревьями показалось большое, похожее на пустую коробку белое здание.
— Очаровательно, — сказала Эмма. Со времени моего приезда в Вашингтон к зданию пристроили стеклянные оранжереи; они нисколько не улучшают его нежилой вид.
— Внутри он еще хуже, — сказал Нордхофф. Затем он повел нас на Пятнадцатую улицу, в ресторан, который помещается в обычном кирпичном доме типа тех, что в Нью-Йорке строятся из песчаника. Как прекрасно, кстати,
