было видно не только простым глазом, но и в трубу. Часовой первый заметил, что барки нет.

— Антип Савельич! Антип Савельич! — закричал он, как безумный, вбегая в каюту Хребтова. — Барка душниковская пропала!

В несколько минут на барке произошло смятение. Все проснулись, все были поражены и напуганы, суетились и не знали, что делать. Хребтов тотчас угадал, каким образом исчезла барка.

— Киргизы разбойники подшутили с нами, — сказал он испуганному Каютину, — когда нет надежды — силой ограбить барку, они часто выкидывают такие штуки… уж таков народец! Знают, что рабочий народ устал, спит крепко, — вот и подрежут ночью канат, коли ветер дует в; их сторону; барку и подгонит к ним. И коли удастся, они давай грабить ее, да еще после и перед судом правятся: мы-де по береговому праву… зачем в наших участках рыба наловлена… так-де она нам и следует! А коли не удастся, им тоже горя мало: знать не знают, ведать не ведают, видно — канат сам оборвался, и конец! Грех моей седой голове, — сказал печально Антип, — что я допустил такую беду, да уж поздно пенять, не воротишь! Надо думать, как делу помочь, как товар выручить…

— Что товар? — заметил Каютин. — Там пятнадцать человек наших товарищей… и Душников…

— Отнимем, всех отнимем, коли уж и попались они в руки киргизам! — решительно перебил Хребтов: — Нас довольно… винтовка у каждого, пуль и пороху пропасть… и даже две сабли есть…

— И барабан есть, — заметил один рабочий, Демьян Путков, тот самый, который был с Каютиным и на Новой Земле: взяли для балагурства, а теперь, может, и пригодится…

— Возьмем и барабан, — с усмешкой сказал Хребтов, — коли понадобится, и на берег сойдем, а уж товарищей не уступим! ведь что их бояться? Только воровски храбры они, а как дело пойдет на открытую, так нет их трусливей… Сто человек от десяти бегут…

Рассчитывая, куда мог занесть ветер барку Душникова, промышленники держались тем курсом, но как ни смотрели в зрительную трубку, барки не усмотрели.

— Некогда мешкать, надо сойти на берег; авось по следам найдем разбойников! — сказал Хребтов.

И, оставив на барке двух человек, остальные пересели в лодки и стали грести к берегу.

По мере приближенья к нему между рабочими усиливалось волнение.

— Лес, лес, братцы! — передавали они друг другу с лодки на лодку. Каютин посмотрел в трубу: точно, на горизонте тянулась узенькая, едва заметная полоса, окаймляя бесконечное пространство моря. Рабочие побросали свои занятия и напрягали зрение. Только Хребтов, не поднимая головы, продолжал чинить свою рубашку. К его окладистой бороде и широким плечам не шла иголка, которую он смешно держал двумя пальцами, а остальные странно таращились. Каютин окликнул его.

— Антип Савельич, лес!

Хребтов усмехнулся и, перекусив нитку зубами, отвечал:

— Да еще какой чудной; с морем воюет, а у самого ни поленца нет!

— Да что же там такое? право, деревья торчат; посмотри сам!

Каютин подал ему трубку.

— Не мешай, друг! — отвечал Хребтов прищуриваясь… — Ага! — радостно воскликнул он, вдев, наконец, нитку в иглу, что долго не удавалось ему… — Уж в такую чудную сторону попали мы, — промолвил Хребтов. — Моря лесами порастают; большие реки пропадают, а ведь, кажись, не игла, мудрено затеряться! Вот увидишь, какой тут лес… К вечеру лодки пристали к мнимому берегу; пятисаженные гибкие камыши своим унылым шелестом сливались с монотонным плеском волн.

Печальная музыка моря, неизвестность, что сталось с товарищами и что ожидает их самих в диком краю, — все вместе сильно прикручинило промышленников. Молчаливо, с печальными лицами, сидели у разложенного костра. Небо было подернуто тучами. Шипение камышей становилось все громче; их стонущие, зовущие, умоляющие звуки были невыносимо унылы…

Каютин с Хребтовым лежали поодаль от костра на куче камышей, набранных для топлива.

— Ну, народец наш не весело глядит, — заметил Хребтов.

— Да что, — отвечал Каютин, — ведь, по правде сказать, так и радоваться нечему…

— Оно так… да про то ведать должна одна душа. А уж коли пришли сюда, так держись… Эй, Демьян! — гаркнул Хребтов.

Демьян Прутков, пожилой человек, с плотно остриженной бородой и большими усами, подошел к нему. Движения его были угловаты, но необыкновенно живы.

— Что, брат, ты не балагуришь? Вишь, они у тебя, — сказал ему Хребтов, подмигнув на остальных его товарищей, — словно бабы глядят! Аи, стыдно, Демьян! а еще балагур считался… дома!

— Да что, Антип Савельич, больно уж кругом-то того… так оно, знаешь, не до смеху…

— И, врешь! нутка подай твои бубны да литавры — споем!

И он запел, В его голосе не было разгула, но все лица просияли. Демьян присоединился к нему с барабаном, с бубенчиками; он свистал, звенел бубнами, бил в барабан, прыгал и пел диким голосом.

Его окружили товарищи, стали подтрунивать, но веселье не клеилось. Тогда Хребтов соскочил с камыша и пустился плясать, припевая:

Тра-та-та! тра-та-та!

Вышла кошка за кота!

Все хохотали: принялись подпевать. Демьян, поощренный Хребтовым, выплясывал до поту лица. Хребтов ободрял его криками:

— Ай, молодец, Демьян! славно, живей, живей! Ну, ну, ну… молодец|

— Теперь, братцы, споем круговую, — сказал он, и промышленники хором затянули:

Купим-ка, женушка, курочку себе —

Курочка по сеничкам: тюк-тю-рю-рюк!

Купим-ка мы, женушка, уточкусебе —

Уточка с носка плоска,

А курочка по сеничкам: тюк-тю-рю-рюк!

Купим-ка мы, женушка, гусиньку себе —

Гусинька га-га-га-га,

Уточка с носка плоска,

А курочка по сеничкам: тюк-тю-рю-рюк!

Купим-ка, женушка, индюшку себе —

Индюшка шулды-булды,

Гусинька га-га-га-га,

Уточка с носка плоска,

А курочка по сеничкам: тюк-тю-рю-рюк!

Купим-ка мы, женушка, барашка себе —

Барашек шадры-бадры,

Индюшка шулды-булды,

Гусинька га-га-га-га,

Уточка с носка плоска,

А курочка по сеничкам: тюк-тю-рю-рюк!

Купим-ка мы, женушка, козленка себе —

Козленочек брык-брык,

Барашек шадры-бадры,

Индюшка шулды-булды,

Гусинька га-га-га-га,

Уточка с носка плоска,

А курочка по сеничкам: тюк-тю-рю-рюк!

Купим-ка мы, женушка, коровку себе —

Коровушка мык-мык,

Козленочек брык-брык,

Барашек шадры-бадры,

Индюшка шулды-булды,

Коровушка мык-мык,

Уточка с носка плоска,

А курочка по сеничкам: тюк-тю-рю-рюк!

Часа через два все стихло. Только некоторые, не успевшие заснуть, пели тихим голосом у догорающего костра; унылые напевы гармонировали с природой и с душевным состоянием промышленников. Все кругом было полно грусти…

Лежа поодаль, Каютин тихонько подпевал своим товарищам. Хребтов ворочался с боку на бок. Вдруг он вскочил и бросился к костру.

— Мне и невдомек, братцы… ну,