принца Макса, как правительство оценивает большевистскую опасность, и нуждаемся ли мы в дальнейшем в Украине для нашего снабжения? Для разрешения последнего вопроса требовалось предварительно разобраться в вопросе совместно с Австро-Венгрией.

Я принял участие в одном из заседаний военного кабинета, состоявшемся в непосредственной связи с моей беседой с имперским канцлером.

Рассматривался «лист вопросов»; все было подвергнуто весьма последовательному обсуждению; особых решений принято не было. На этом же заседании обсуждалась статья Вальтера Ратенау о «Levee en masse»[68], напечатанная в «Vossishe Zeitung». Такие громкие выражения были мне не совсем понятны. Условия были теперь совершенно иные, чем в 1870–1871 годах. Однако германский народ имел еще энергию и силы, которые надо было выявить и использовать. Следовательно, еще находились люди, которые вместе со мной верили, что германский народ, несмотря на все сделанные им невероятные усилия, может дать еще большее напряжение. Жаль только, что они раньше не выступили с этими предложениями. Для меня это являлось особенно примечательным, и у меня воскресали новые надежды, когда за продолжение войны начали высказываться люди, которые в остальном совершенно расходились со мной во взглядах.

При закрытии заседания кабинета принц Макс благодарил меня за мой приезд. В согласии с генерал-фельдмаршалом я подчеркнул в кратком ответе, что верховное командование будет лояльно поддерживать новое правительство.

Кабинет был слишком многоголовый. Правда, он носил название военного кабинета, но не имел ничего общего с кабинетами наших врагов.

Вечером на короткое время меня еще посетили различные руководящие в общественной жизни лица и спрашивали, действительно ли верховное командование является инициатором предложения перемирия и мира. Я особенно резко подчеркнул правильность этих сведений, и уже 9 октября, после того как я убедился, что это не вызовет вредных военных последствий, я дал подобное же сообщение для печати. Моим долгом перед правительством принца Макса было давать такие объяснения; подробно же разъяснять всем мои предположения и чувства не входило в мои обязанности.

Ответ на первую ноту Вильсона был отправлен с обоюдного согласия правительства и верховного командования. Мне удалось присовокупить к началу ответа вопрос, становятся ли Англия и Франция также на точку зрения этих 14 пунктов. Верховное командование не принимало никакого участия в составлении внутриполитической программы, с тоном которой оно не могло соглашаться. Наши действия вновь показывали недостойную торопливость – выбрасывать за борт все, что до сих пор было для нас свято. Противник должен был с удовольствием наблюдать, как мы все ближе приближались к перевороту.

Во всем мире внезапно замолкли разговоры о соглашательском мире со всеми его идеальными лозунгами. Впрочем, это было неудивительно; пресса всего мира в мгновение ока повиновалась неприятельской пропаганде, а последняя перестала нуждаться в этом понятии. Антанта с его помощью достигла своей цели и теперь могла сбросить свою маску и домогаться насильственного мира. Но и у нас слова о соглашательском мире звучали уже лишь робко. Те люди, которые до сих пор являлись глашатаями этой идеи и утверждали легкую осуществимость мира, основанного на праве и примирении, не нашли в себе гражданского мужества откровенно признаться, что они ошиблись в намерениях неприятеля и лишь смутили народ и ввергли его в несчастье. Часть их не остановилась перед тем, чтобы отказаться от германского мышления и оценивать мир на основании 14 пунктов Вильсона как мир справедливый. Мы уже теряли собственное достоинство. Они вели энергичную травлю против меня: своим преждевременным предложением перемирия я навлек новое несчастье, а раньше безмерностью своих требований препятствовал заключению всякого мира. Таким образом, гнев народа и армии направлялся на меня. Если бы те, кто прежде говорил только о соглашательском мире, сосредоточивали свою мысль на войне и на ужасах поражения и если бы они поддержали мои усилия – извлечь из народа его последние силы и сохранить его духовную боеспособность, – то мне не пришлось бы теперь выступать с предложением перемирия. Впоследствии это все станет ясно.

12 октября была отправлена вторая нота в Америку.

IX

Тем временем сражение, загоревшееся в конце сентября на Западном фронте, продолжало развиваться. Противник прикладывал величайшие усилия прорвать фронты кронпринца Рупрехта и фон Боена в направлении на Гент и Мобеж, а также в районе стыка фронтов кронпринца германского и фон Гальвица по обе стороны Аргон, в направлении на Шарлевиль – Седан. Начиная с 1915 года одна и та же идея ложилась в основу всех наступательных операций Антанты. До сих пор осуществить ее ей не удавалось вследствие нашего сопротивления и наступавшего истощения сил противника. Теперь мы были ослаблены, и та или другая дивизии всегда оказывались не на высоте требований положения. Число халупников позади фронта росло с ужасающей быстротой. Тыловые власти, которые должны были препровождать в свои части одиночных людей, уже не справлялись со своей задачей. Впереди дрались герои, но для обширного протяжения фронта число их являлось слишком недостаточным, и они чувствовали себя покинутыми. Глаза солдата смотрели на офицера, на котором лежала вся тяжесть боя. С преданными ему людьми офицер делал чудеса храбрости. Командиры полков, бригад и даже начальники дивизий с офицерами и кучкой солдат, состоявшей часто из их писарей и денщиков, лично восстанавливали положение. Они отражали попытки прорыва сильно превосходящего, но также уже шедшего в бой без воодушевления противника. Мы можем гордиться этими людьми, которые совершали геройские подвиги. Но расход сил был велик; все лучшее оставалось на кровавой арене. Часть наших батальонов уже представляла всего две роты. Верховное командование отменило отпуска. Отпускные, находившиеся в данный момент на родине, должны были ввиду трудного положения транспорта временно задержаться там. Они оставались на родине долее, чем это было желательно. В критические дни ноября в Германии должно было бы находиться лишь незначительное количество отпускных. К сожалению, это было не так.

Срок, предоставляемый дивизиям для отдыха и для приведения в порядок своего снаряжения и обмундирования, становился все короче. К хорошим частям предъявлялось больше требований, чем к не вполне надежным. Это также вело к досадным последствиям, так как они не отдавали себе отчета, почему им так часто приходится затыкать пустые места, и охота, с которой они шли в бой, частенько начинала падать. Тяготы и лишения все росли, а силы истощались. Было чрезвычайно трудно уравнивать нагрузку и в то же время выручать ослабевшие участки. Участились случаи, когда дивизии, находившиеся во