— Говорю со всей ответственностью — в нашем обществе не существует аномальных личностей. Врачи же, утверждающие обратное и ставящие соответствующие диагнозы, идут на поводу у властных структур.

Буря аплодисментов. Тут поднялся участвовавший в симпозиуме Аихара. В зале, наполненном молодёжью, тщедушная фигурка старика выглядела так жалобно, что больно было смотреть на него. Тем не менее его вид произвёл на студентов впечатление, они замолчали и приготовились слушать, что он скажет.

— Позвольте вас спросить вот о чём, — начал Аихара, — если понятия личностного расстройства не существует, то как прикажете называть промежуточные состояния, которые не являются ни выраженным психическим заболеванием, ни нормой?

— Ну, видите ли… — промямлил Мафунэ, в его тоне прозвучало невольное почтение к старейшему члену научного общества, — я считаю, что такие промежуточные состояния не следует выделять в отдельную группу, их надо рассматривать либо как психическое заболевание, либо как норму.

— И всё же… Конкретное психическое заболевание, как правило, возникает у человека в определённом возрасте. В случае, когда человек с раннего детства имеет ярко выраженные личностные отклонения и точный момент начала заболевания не поддаётся фиксации, разве не правильнее квалифицировать его состояние как личностное расстройство, а не как психическое заболевание?

— Мне кажется, что в таком случае можно говорить о психическом заболевании, возникшем в младенческом возрасте.

— И всё же… — Голос у Аихары сорвался, стал хрипловатым, седоватые усы задрожали. — Разве это не будет просто-напросто расширением рамок самого понятия психического заболевания? Я за тридцать лет обследовал большое число преступников и имею основания утверждать, что многие из них имеют личностные отклонения. Взять хотя бы убийц — как правило, это люди, которые всегда пребывают в прекрасном расположении духа, очень жизнерадостны, разговорчивы, гонятся за сиюминутными удовольствиями, коммуникабельны и на первый взгляд производят весьма приятное впечатление, но при этом им ничего не стоит причинить вред другому человеку. То есть если следовать классификации Курта Шнейдера, то здесь мы имеем дело с объединением двух типов личности — гипертимной и депрессивной. Ни те, ни другие не относятся к душевнобольным, но психически нормальными их тоже не назовёшь. Они где-то посередине, и логично было бы считать, что у них налицо значительные личностные отклонения.

— Но разве таких нельзя отнести к психически здоровым? — сказал Мафунэ. — Не лучше ли считать, что перед нами нормальный человек с резко выраженной акцентуацией характера?

— Что значит «акцентуацией характера»? — Голос Аихары стал ещё более хриплым, было трудно разбирать, что он говорит. — Никакой акцентуации здесь нет. Налицо лишь личностные отклонения. То есть аномалия. Так что же мешает нам назвать это расстройством личности?

— Чушь! Аномалия — значит дискриминация! — закричали из публики. Студенты разом загалдели и заулюлюкали: — «Преступление — революционное действие!», «Ваши преступники — революционеры! А вы, прихвостни правительства, проводите политику дискриминации, утверждая, что раз человек убийца, значит у него расстройство личности!», «Давай! Крой их, мерзавцев!»

Однако Аихара, ничуть не испугавшись, продолжал отстаивать собственную точку зрения. Студенты так шумели, что его аргументов никто не слышал, но он упрямо не садился и говорил ещё минут десять…

— Ты не волнуйся, — сказал Абукава, будто прочтя мысли Тикаки. — Профессор сегодня настроен на редкость благодушно.

— Хорошо. — Тикаки нехотя последовал за Абукавой в кабинет. Аихара сидел на краешке дивана, он казался совсем маленьким, как ребёнок. Он был так худощав, что его скрещённые ноги соединялись в единую линию, а плечи мешковатого пиджака свисали. У него были пушистые чёрные волосы, и, если бы не полуседые усы, он выглядел бы моложаво. Профессор увлечённо читал какую-то напечатанную на машинке статью и не обратил на вошедших внимания.

— Сэнсэй, вы ведь знакомы с доктором Тикаки, — сказал Абукава.

— А-а… — Аихара оторвался от статьи и приподнял очки. На его лице не отразилось никаких чувств, будто он видел Тикаки впервые.

Даже после того, как Тикаки ему поклонился, Аихара, очевидно, так и не вспомнил его, хотя они неоднократно встречались, и перевёл вопросительный взор на Абукаву. Но прежде чем тот раскрыл рот, Тикаки представился сам, сообщив, что работает в тюремной медсанчасти. «А, ну да, помню, помню…» — кивнул Аихара.

— Я работаю в тюрьме всего два года и не во всём ещё разобрался. Особенно много трудностей с реактивными психозами, вызванными длительной изоляцией, в нашей университетской больнице мне не приходилось с ними сталкиваться. Особенно часто они наблюдаются у приговорённых к смертной казни. Их состояние обычно характеризуется быстрой сменой настроения, склонностью к аффективным реакциям — я бы назвал это горячечным неврозом.

— А, вы имеете дело со смертниками? Это интересно. — Аихара сорвал очки и, вытянув ноги, подался вперёд — ни дать ни взять — проволочная фигурка. — Ну и что собой представляет этот ваш «горячечный невроз»?

— У меня пока ещё не так много данных, и мне трудно дать точное определение, в общем, это реактивное состояние, характеризующееся постоянным психомоторным возбуждением и повышенным уровнем тревоги, — сказал Тикаки, имея в виду нескольких заключённых из нулевой зоны, и прежде всего Тёсукэ Оту. — Они целый день пытаются себя чем-то занять, всё равно чем — одни пишут жалобы и апелляции, другие сочиняют стихи, третьи требуют, чтобы их осмотрел врач, они находятся в постоянном нервном напряжении, говорят не умолкая, смеются, поют. Потом вдруг начинают рыдать, буянят, словно капризные дети. Переход от смеха к рыданьям происходит мгновенно, так что иногда невозможно понять, плачет человек или смеётся, похоже, что он и сам не всегда это понимает. В целом наблюдаются регрессивные расстройства в виде, скажем, впадения в детство, иногда наблюдается ганзеровский синдром, да вот не далее как вчера я имел с ним дело.

— Ганзер? — Аихара прикрыл запавшие глаза морщинистыми, похожими на птичьи, веками и одобрительно кивнул. — Ганзер у смертников? Любопытно.

— Как по-вашему, сэнсэй, — сказал Абукава, желая польстить своему учителю. — Ведь это вы впервые в Японии зафиксировали случай синдрома Ганзера, после чего было обнаружено ещё несколько больных с подобными симптомами. Как вы считаете, может, нашему Тикаки стоит сделать доклад о своих наблюдениях?

— Безусловно! И знаете что? — Аихара распахнул свои маленькие глазки и подвигал нижней челюстью, будто что-то пережёвывая. — Эти смертники — необычайно ценный материал для исследований. Да что говорить, учёных, которые занимаются психологией приговорённых к смертной казни, можно по пальцам пересчитать во всём мире. Их просто единицы. В 1934 году в тюрьме Синг-Синг американец по имени Бейкер провёл опрос среди «подсудимых первого разряда», то есть тех, которым вполне могли вынести смертный приговор, и у него получилось, что тридцать человек из пятидесяти решительно отрицают свою вину. Правда, никаких серьёзных научных выводов он не сделал, так, довольно легковесные статистические выкладки, но всё же… А после Первой мировой войны один человек выступил в Германии с докладом о своих беседах с приговорёнными накануне казни, к сожалению, он не пошёл дальше самых поверхностных рассуждений, указал только, что некоторые дрожали от страха, а другие, наоборот, сохраняли неожиданное хладнокровие… Короче говоря, мы имеем только описания, причём довольно общего плана. Да, а вот ещё — до войны, точнее говоря, в 1928 году человек по имени Лоус — его фамилия пишется Lawes, — так вот, этот Лоус опубликовал книгу «Life and Death in Sing-Sing», где от лица надзирателя изобразил жизнь заключённых-смертников, это очень ценное документальное свидетельство, хотя автор и избегает всего, связанного с психиатрией и психологией. Впрочем, повторяю, книга очень интересная, прочесть её стоит. Я подарил один экземпляр местной библиотеке, можете при случае ознакомиться. Кстати, такого же рода записки иногда публикуют духовники заключённых или же, если заключённый — поэт, его собратья по перу; в моей библиотеке есть несколько десятков подобных произведений, они бывают очень полезны, но у них есть один недостаток — каждый автор видит только то, что хочет видеть. Если автор священник, то герой его записок непременно человек глубоко верующий, если поэт, то — человек, наделённый недюжинным поэтическим даром. Среди записок, авторами которых являются сами заключённые, тоже мало удачных. Мы имеем, к примеру, записки Садамити Хирасавы, проходившего по делу об ограблении банка Тэйкоку, записки Кагэсукэ Такэути, проходившего по делу о хулиганстве на железнодорожной станции Митака, или, скажем, поэтические дневники Сёхэя Оохори, Акихито Симы, Макото Сато, в них тоже много поучительного, но никто из них не углубляется в сферы, которые интересуют нас, психиатров, то есть никто не берёт на себя труд покопаться в подсознании человека и выявить признаки психического расстройства, ежели они имеются.