Чтобы не отвергать уже растиражированную цифру, Павел Алексеевич начинает выдвигать новую легенду о том, «что второй эшелон и резерв армии были задействованы для ликвидации создавшейся угрозы обхода противником обоих флангов». Следовательно, читатель должен был решить, что эти три сотни машин он мог направить или на свой правый фланг (в район х. Остренький, полоса соседней 5 гв. А) или ввести в бой юго-западнее станции. Действительно, в течение 12 июля 1943 г. на оба фланга армии были выдвинуты три механизированных и две танковых бригады, а также отдельный танковый полк, имевший в своем составе всего 234 танка. Но как же быть со следующими фактами?

Во-первых, о выдвижении части сил армии на другие направления отмечалось в «Отчете…», и тем не менее тогда в 1943 г., это никак не повлияло на мнение Военного совета (и самого П.А. Ротмистрова), который утверждал, что во встречном сражении юго-западнее станции участвовало 1500 танков. Во-вторых, если согласиться с данными, приведенными в интервью, то получается: на правый фланг армии были направлены 300 танков. Но в «Отчете…» указано: в этот район ушли всего две бригады – механизированная и танковая[751], имевшие в строю всего 92 танка[752] (к тому же в боях они в этот день не участвовали). А где же еще более 200 боевых машин? Учитывая, что «Отчет…» и другие боевые документы, которые рассматриваются нами, находились тогда на секретном хранении, а бывшему командарму было необходимо выйти из щекотливой ситуации, сохранив лицо, он не гнушался никакими уловками и не опасался, что на его «жонглирование цифрами» кто-то сможет указать.

А о том, что к этому времени Павел Алексеевич был прекрасно осведомлен и о действительном положении дел 12 июля 1943 г. в полосе его армии, и о нереальных цифрах, направленных его штабом вышестоящему командованию, свидетельствовали многие старшие офицеры и генералы, которым доводилось близко общаться с ним после войны. В конце 1990-х – начале 2000-х гг. в музей в Прохоровке, где я работал заместителем директора по научной работе, не раз приезжали коллеги Павла Алексеевича по бронетанковой академии, ее слушатели и при встрече с сотрудниками вспоминали, что в кругу профессионалов бывший командарм был более откровенным и точным в оценках происшедшего в июльские дни сорок третьего. Так, например, в 2008 г. в беседе со мной генерал-лейтенант Н.Г. Орлов вспомнил разговор, который завязался в ходе научного семинара по проблеме применения танковых войск в обороне, который проводился в 1963 г. под руководством П.А. Ротмистрова. Тогда маршалу задали несколько неудобных вопросов, в том числе и такие: «Какие причины повлияли на то, что 5 гв. ТА, имея превосходство в бронетехнике, не смогла разбить противника 12 июля 1943 г.» и «Вы в своих мемуарах пишете, что противник под Прохоровкой в один день потерял 400 танков и самоходок. Эту цифру можно считать точной или она выверялась на глазок, ведь поле сражения осталось за немцами?»

На что маршал ответил примерно следующее: «Планировали одно, а в действительности произошло иначе. Во-первых, артиллерия фронта нас фактически не поддержала, немцы не дали. Тяжелый самоходно-артиллерийский полк и истребительно-противотанковая бригада, выделенные для нашего усиления не подошли. Во-вторых, два раза подряд меняли район развертывания ударных корпусов, в результате мы были вынуждены развертываться в теснине, а противник 11 июля занял удобную для обороны местность. В-третьих, наши танки уступали немецким, в армии было много легких. Поэтому остановили противника, понеся большие потери. В высоких потерях есть и моя вина как командующего. Я не настоял, времени не хватило, на том, чтобы перед переходом армии в контрудар была проведена нормальная артобработка переднего края, а при планировании использовались не только разведданные фронта, но и нам дали возможность провести разведку в полном объеме. Ведь нам говорили, что главные силы немцев действуют против армии Катукова, а оказалось иначе. В итоге мы не продвинулись вперед, не разбили корпус СС, но наметившуюся брешь надежно прикрыли.

Что касается потерь немцев, то, откровенно говоря, эта цифра сложилась в штабе нашей армии из донесений частей. А ведь на переднем крае по одному танку часто стреляют орудия нескольких частей, и, подбив его, каждый доносит как свой успех. В результате на поле стоит один уничтоженный танк, а докладывали о 3–4, а то и с десяток».

Таким образом, сразу после Курской битвы штаб Ротмистрова сочинял небылицы о Прохоровке, чтобы сгладить горечь от крупной неудачи при вводе в бой армии и стремился отвести от себя ответственность, а после войны все пошло по накатанному пути. Командарм лишь изредка подправлял: для публики – краски посочнее и фантазии помасштабнее, а для тех, кто профессионально занимался военным делом, – беседы пооткровеннее.

К моменту выхода интервью 3-й том «Истории Великой Отечественной войны» был уже сдан в печать. Таким образом, с 1964 г. сложилась запутанная ситуация. Опираясь на последние высказывания П.А. Ротмистрова, появились публикации, в которых авторы приводили цифру 1200 бронеединиц, хотя официально уже была названа «1500». Новые данные, например, приводят в статьях, направленных в адрес научной конференции, посвященной 25-й годовщине победе в Курской битве, даже непосредственными ее участниками, Маршалами Советского Союза А.М. Василевским и К.С. Москаленко[753]. Игнорировать положение, когда в официальных изданиях фигурируют две разные цифры, к концу 1960-х г. было уже трудно.

Поэтому из идеологического отдела ЦК КПСС руководству созданного в 1966 г. Института военной истории Министерства обороны СССР (ИВИ МО РФ) поступило распоряжение: принципиально ничего не меняя, каким-то образом объяснить в научном издании, что обе цифры, по сути, верны. При этом никаких дополнительных исследований проводить не предполагалось. Другими словами, мифу о Прохоровке надо было придать стройность и «осовременить». Исполнить эту непростую задачу было поручено военному историку полковнику Г.А. Колтунову[754]. В своей части рукописи книги о Курской битве, которая была им подготовлена вместе с начальником отдела института полковником Б.Г. Соловьевым, он попытался найти компромисс между устоявшейся точкой зрения (1500 танков), новой информацией (1200) и мнением тех, кто отрицал значительный масштаб сражения.