Константин счастлив одним лишь сознанием, что остался жив, вернулся из кромешного ада войны и живет ясно и просто, приспосабливаясь к обстоятельствам и не слишком задумываясь над моральными ценностями бытия, то Сергей все еще видит военные сны, терзается от душевного неустройства, не может изжить из памяти великих человеческих потерь и мучается оттого, что не может, не знает, как и чем окупить свое избранничество.

Люди типа Вохминцева, видно, особым знаком мечены, и, конечно, случай сводит Сергея — уже в начале романа — с человеком из войны, с человеком, на его глазах проявившим себя трусом и ставшим виновником гибели многих солдат, но вышедшим сухим из воды, подло обвинив невиновного.

Так, вскоре после ее окончания, война догнала Вохминцева, втащила его в водоворот человеческих страстей, где перемешались чистота и мерзость, благородство и низость, человечность и нравственное мародерство, — втащила, перевернула всю его еще не устоявшуюся, не получившую мирной закалки жизнь и не выпускала из жестких, железных объятий до тех пор, пока, уже почти на исходе сил, не пришлось начинать эту мирную жизнь сначала.

Теперь трудно даже представить, какие трагические узлы в человеческих отношениях завязала минувшая война. Она выявила великую стойкость, выдержку и мужество нашего народа, но она также выпустила из подполья души темные, страшные силы зла. А после своего окончания она еще опустошала души тех, кто проявил слабость, кто не захотел смириться с послевоенными невзгодами и возжелал сразу получить компенсацию за потери военных лет — потери в отдыхе, в любви, в развлечениях…

Война преследует Сергея Вохминцева в образе Уварова, того самого офицера, из-за головотяпства и трусости которого погибла чуть не вся батарея на фронте, а ныне студента, пятерочника, общественника — словом, процветающего по всем статьям человека, удачливого и готовящегося занять видное место в жизни.

После первого же столкновения этих двух людей, после их случайной встречи в ресторане, когда Вохминцев ударил Уварова, а тот постарался избежать объяснения с милицией, боясь разоблачений, после этого психологического и морального поражения нам уже ясно, что Уваров примирился только внешне, что этот человек может терпеливо и долго ждать, но непременно дождется своего часа и не постесняется в средствах, чтобы взять реванш за свое поражение.

Так в конце концов и происходит.

Тишина, как видим, взрывается почти в самом начале романа, она оказалась обманчивой, как тишина перед боем или после боя.

Можно согласиться с Е. Горбуновой: «Роман «Тишина», написанный о мире, в действительности оказался и романом о войне, которая не кончилась не оттого, что память о ней никогда не сотрется, но и потому, что… война продолжалась. Только в новых формах и по новому поводу». И та, минувшая, война настигает героев романа и в 1945-м, и в 1949-м, и в 1953-м годах (эти даты соответствуют времени действия трех частей произведения), но автор после первой же баталии между Вохминцевым и Уваровым переводит ее в психологический ракурс, в ракурс нравственный.

Бондарев сам как-то объяснял, что название романа — «Тишина», — пришедшее к нему не сразу, наиболее полно выражает мысль произведения, его генеральную (или — руководящую, как говорил Твардовский) идею. Критикой замечено (М. Козьмин), что мотив тишины возник еще в повестях о войне, но, разумеется, в мирное время он наполнился иным содержанием, теперь название вобрало в себя различные оттенки тишины, начиная все-таки от главного — тишина после боя, после четырехлетнего грохота войны— и кончая молчанием совести, нравственной летаргией, которая тоже ввергает людей в пучину страданий.

Добро и зло, обнаженно противостоявшие на войне, низость, мерзость и высокая человечность, проявлявшиеся там с полной наглядностью в один какой-то критический момент, сразу освещавшие душу, давали понять, кто есть кто. В мирной ситуации критические моменты возникают не так часто и отнюдь не всегда носят бескомпромиссный характер. Кроме того, как зло ведет свою разрушительную работу, облекаясь во внешне пристойные формы, так и добро — истинное добро! — не выставляет себя напоказ. Это не тайная война, она может принимать и открытые формы, но имеет и много подводных камней.

В романе «Тишина» войну добра и зла олицетворяют прежде всего (я не беру в рассуждение второстепенные, побочные сюжеты) Сергей Вохминцев и Уваров. Их развела еще война, развела не по линии фронта, а по различному пониманию долга и, стало быть, по уровню нравственности. В мирной ситуации, в, казалось бы, самой располагающей к взаимному общению и сближению студенческой среде столкнулись два мировоззрения. И поначалу ведь, после бурной первой стычки, Вохминцев и Уваров действительно уживаются в одном студенческом коллективе, происходит такое незаметное, притупляющее нравственные принципы примирение добра и зла, которое — в конце концов — неизбежно должно окончиться торжеством зла, хотя бы и временным, хотя бы и неполным.

Сергей мучительно размышляет об этом своем примирении: «Он искал в себе прежней острой ненависти к Уварову — и не находил. Он не мог определить, понять точно, почему так произошло, почему это недавнее, жгучее незаметно перегорело в нем, как будто тогда, встретив Уварова впервые после фронта, он вылил и исчерпал всю ненависть, и постепенно ее острота притупилась, чудилось, против его желания. Но, может быть, это и произошло потому, что никто не хотел верить, не хотел возвращаться назад, к прошлому, которое было так близко, — ни Константин, ни майор милиции, ни те люди в ресторане, ни все те, кто смеялся, разговаривал теперь в этой комнате с Уваровым; они не поверили бы в то, что произошло в Карпатах. Он спрашивал себя: что же изменилось— время или наша победа отдаляла войну? Или было желание плюнуть на все, что не давало покоя ему, мешало жить? Он еще сопротивлялся, не соглашался с этим, но замечал, как люди уже неохотно оглядывались назад, пытаясь жить только в настоящем, как вот и сейчас здесь…»

В компании молодых людей, собравшихся встретить Новый год, он особенно остро почувствовал это общее желание отрешиться от недавнего прошлого, не вспоминать об ужасах войны. В таких ситуациях нередко даже и те люди, кого прямо задело военное лихо, кто потерял на войне близких, невольно впадали в эйфорию празднества, торжества жизни. Сергею же не давало покоя остро развитое в нем чувство справедливости, тем более, что ведь тут же, рядом был человек, который постоянно напоминал ему своим присутствием о жертвах своего предательства, и он еще раз, уже на встрече Нового года, вступает в открытый конфликт с Уваровым, отказав ему в праве произносить тост — «говорить от имени солдат!».

И в самом деле — другие не