знали, а он-то знал, что это право не заслужено Уваровым, что это кощунственно — присваивать себе святое право представлять на празднестве солдат, ибо в земле лежат истинные солдаты, которых он предал, а теперь приравнивает себя к ним, к их подвигу, который оплатили они жизнью. И притом как умеет держаться! Как подает себя! Попробуй, заподозри такого в предательстве, не зная доподлинно обстоятельств дела! И на этот раз Уваров вел себя умно и безупречно, даже по отношению к Вохминцеву сохранил полное внешнее дружелюбие, тем самым внушая окружающим веру в эту безупречность.

Но Уваров, внешне примирившийся с Вохминцевым, затаивший зло под маской дружелюбия, дожидался часа, когда можно нанести удар, когда можно взять реванш за позор своего унижения, он понимал, что новогодний праздник — это еще не тот случай. А случая пришлось ждать довольно долго, но зато, по мнению Уварова, он оказался беспроигрышным. По подлому доносу был арестован отец Вохминцева. Об этом стало известно в институте, а Сергей пришел туда просить об освобождении от летней практики, сославшись на болезнь сестры Аси, скрыв при этом, что отец арестован. Вот тут-то в присутствии прямолинейного Свиридова, секретаря парткома, и декана Морозова и повел на него атаку Уваров. И Вохминцев понял: «это была тихая, беспощадная атака на уничтожение», расчет был сделан безукоризненно, время и обстоятельства выбраны оптимальные.

Вот тут-то в палитре художника снова появляются батальные краски, тут-то мы снова видим — в психологическом аспекте, — как война настигает ее участников. «Было четыре года затишья, звучали случайные редкие выстрелы, устойчивая оборона, белый флаг висел над окопами — расчетливый Уваров выждал удобные обстоятельства, и силы, которым Сергей теперь не мог сопротивляться, окружали его, охватывали тисками, как бывало во сне, когда один, без оружия попадаешь в плен, — немцы тенями касок вырастают на бруствере, врываются в блиндаж, связывают, и нет возможности даже шевельнуться…»

Еще перед этой «атакой», как бы предвидя ее, Вохминцев дрогнул, ответил на особой значимости рукопожатие и улыбку Уварова унизительной улыбкой и непроизвольным фальшивым рукопожатием, вскоре же показавшимся ему самому взяткой за лживый мир между ними… Бывают ситуации, как бы нарочно созданные для торжества подлости. В такую ситуацию — в его нравственном конфликте с Уваровым — попал Вохминцев, и в первой атаке Уварова потерпел полное психологическое поражение.

Он попытался дать бой Уварову на партийном бюро, где разбиралось его «дело» о сокрытии ареста отца, но было уже ясно, что и здесь Вохминцев не добьется успеха. Это была отчаянная контратака с гранатами против пушек и танков, против превосходящих сил противника (Уваров сумел склонить на свою сторону тех, кто имел здесь решающее влияние), отчаянная попытка удержать свои позиции ценою каких угодно потерь. На этот раз поражение было не только психологическим, но и моральным. Вохминцева исключили из партии.

Так, по крайней мере по внешнему сюжету, кончается тихая война между Сергеем Вохминцевым и Аркадием Уваровым, двумя бывшими офицерами, студентами одного вуза, членами одной партийной организации и тем не менее непримиримыми врагами. Справедливость растоптана, зло торжествует.

Мы знаем, какие обстоятельства способствовали в те годы (а это был 1949 год) подобной развязке, — нарушение ленинских демократических норм жизни, кроме, разумеется, превосходного, поистине артистического умения зла рядиться в одежды добродетели.

Но, помимо внешнего сюжета, в прозе Юрия Бондарева всегда ощутимо глубинное течение. Это психологический подтекст, дающий опору нравственным принципам, которые с такою последовательностью и страстью писатель утверждает еще начиная с военных повестей.

Его Вохминцев — это, по сути характера, командир батареи Ермаков из повести «Батальоны просят огня» в его мирном продолжении, это капитан Новиков из «Последних залпов», а потом еще и Княжко — из «Берега» — тоже в их продолжении… Да, он из тех, любимых, персонажей Бондарева, его артиллеристов, его лейтенантов и капитанов, которых отличает высокая человечность, благородство, совестливость, нравственный максимализм. Как ни парадоксально звучит такое утверждение, это подлинные интеллигенты на войне, несмотря на жесточайший характер битвы, несмотря на кровь и смерть товарищей, несмотря на пылкую молодую страсть: она корректируется скорым повзрослением.

Вот почему, прослеживая характер Сергея Вохминцева в романе «Тишина», сопереживая ему в самые драматические моменты жизни, вникая — вместе с автором — во внутренний мир этого человека, мы не сомневаемся в его конечной победе над Уваровым, в победе справедливости, в победе добра над злом, то есть в моральной победе. К этому ведет и логика характеров, и логика обстоятельств, и лучики надежды, проникающие в атмосферу демагогического угара, лучики понимания и сочувствия Сергею, и его страстное желание освежить, взбодрить себя работой до седьмого пота.

И, конечно, эту веру укрепляют параллельные сюжеты, данные в развитии образы Константина Корабельникова, сестры Сергея, удивительно чистой, прелестной в своем юном максимализме, в своей запальчивой, угловатой непримиримости к малейшей фальши Аси. Если Константин совершает эволюцию от легкого и легко приспосабливаемого скольжения по жизни к ее иному пониманию, к осознанию нравственной ответственности перед людьми, перед обществом за себя, за свои поступки, за Асю, которую он нежно и преданно любит, и любовь сыграла немалую роль в том, что он стал иным, что обнаружил и проявил лучшие черты характера, заложенные в нем, если Ася, расставшись с юношеским ригоризмом, приходит к мудрому пониманию жизни, сохраняя при этом неприкосновенными нравственные принципы семьи Вохминцевых, то в этом мы, читатели, тоже видим конечное торжество справедливости.

Третья часть романа — это отдельная повесть, она таковой и была вначале и публиковалась под названием «Двое». Но она продолжает основную его мысль, его идею утверждения высокой нравственности, противостоящей фарисейству, лжи, лицемерию и демагогии.

Бондарев не приводит своих любимых героев к торжеству справедливости и тем самым не ориентирует на легкую победу, дает понять и нам, читателям, что зло многолико, и хотя ему в новых обстоятельствах жизни все труднее приходится скрывать свою подлую, античеловечную сущность, но только общими усилиями честных людей, их неуступчивым отношением ко всякой лжи, лицемерию, двуликости можно в конце концов побороть его.

После военных повестей в романе «Тишина» Юрий Бондарев как художник предстает как бы в новом качестве, на новом этапе зрелости, уверенным в себе и своих силах. Если в первых повестях кое-где еще можно было ощутить усилия автора в придании отрывку, эпизоду или всему произведению законченности, совершенства, ощутить некоторые психологические пробелы, то в «Тишине» писатель с блеском раскрывает «диалектику души» главных персонажей романа, наряду с дорогими его сердцу бывшими офицерами создает удивительной чистоты, обаяния, скрытой женственности образ Аси, достигает органичнейшего слияния слова и жеста. Письмо