Павел уже засунул руки девчонке под маечку, подумывая, а не пора ли избавиться от лишней одежды? Ну, хотя бы не ото всей, но… От подобных мыслей мурашки пробежали по коже, а ладони сжали вдруг Полинкину грудь, небольшую, упругую, горячую…

Ремезов неожиданно проснулся. За распахнутым окном опочивальни неудержимо пел соловей, и темная южная ночь загадочно мерцала далекими звездами.

Улыбнувшись, Павел погладил по спине спящую рядом супругу… и вздрогнул, снова вспомнив недавний сон. Это что же выходит, он, Ремезов, мог контролировать поведение реципиента? Ну, пусть не контролировать, но побуждать действовать в том или ином направлении. Похоже, выходило, что так. Интересно… А можно ли, скажем, заставить того мальчишку, Вадика, сделать что-то полезное? Для него, для Павла, полезное… скажем, получить какую-то информацию о монголах, об их внутренних распрях, интригах… Эти знания, несомненно, оказались бы весьма и весьма полезны, тем более что, наверное, их было достаточно легко добыть. В той же библиотеке… если, конечно, в библиотеке обычного провинциального городка начала шестидесятых было хоть что-нибудь об Орде, исключая романы Яна. А попробовать! Вдруг? Правда, когда еще нужный сон придет, не так уж они и часты, к тому же заставить юного паренька целовать девчонку – это одно, а увести его в душную библиотеку – совсем другое. Как говорят в Одессе – две большие разницы.

Попив из стоявшего на лавке кувшина квасу, Ремезов вновь улегся на ложе, обнял жену, гадая – придет нужный сон или нет?

Сон пришел. Но несколько из другой оперы, вернее – из другого времени.

Точно так же сияло в приглушенно-голубом небе солнце, только уже другое, вечернее, оранжевыми зайчиками искрящееся в окнах и причудливых изгибах крыш – парижское солнце семидесятых. Влюбленные – Марсель и Полетт – сидели за стоиком на террасе небольшого кафе на горе Святой Женевьевы, неподалеку от храма Святого Этьена, и вот уже часа полтора разговаривали, глазея на прогуливающихся мимо людей и неспешно потягивая бордо. Болтали просто так, ни о чем, занятия в Сорбонне уже давно закончились, а домой идти не хотелось – после хмурого дождливого дня наступил безумно чудесный вечер, тихий и теплый; над хорошо видимым с террасы шпилем Нотр-Дама золотились облака, сверкали жемчугом брызги питьевых фонтанчиков, малиновыми и белыми гроздьями цвели каштаны и одуряюще пахла сирень.

– А эта дура Фелисия, представляешь, мне и говорит… а я ей… а она…

Народу в кафе становилось все больше – жители окрестных домов, студенты, туристы – вот, о чем-то громко споря, зашли англичане. Или американцы… Нет, все-таки – англичане, Марсель, как филолог, это определил точно.

– А ее новый ами, этот курчавый араб из Туниса! Фелисия вся в восторге и тако-о-е рассказывает! Э-эй, ты меня, вообще, слушаешь, дорогой?

– Слушаю, – взяв подружку за руку, рассеянно отозвался молодой человек.

Девушка капризно надула губки:

– А вот и нет! Я же вижу – ты о чем-то своем думаешь. Или – о ком-то. Признавайся, тебя нравится Фелисия, ведь так? Она ведь красивая, да… И на тебя тоже глаз положила.

– Да ну тебя!

Марсель отмахнулся, закуривая крепкий «Житан», потом снова щелкнул зажигалкой – Полетт предпочитала сигареты помягче – «Голуаз».

– Нет, твоя подруга Фелисия, конечно, девушка красивая, но я сейчас вовсе не о ней думал…

– Так я и знала! О Люси ты думал, вот о ком! – девушка нервно выпустила дым, взглянув на собеседника с явной обидой – будто он только что сделал невесть что! – Да-да. О Люси. Ты не равнодушен к блондинкам, да?

Молодой человек уже не знал, что и ответить:

– Вообще-то мне всегда брюнетки нравились. Вот ты, например.

– Я – например?!! – взорвалась Полетт, нервно туша в пепельнице окурок. – А кто у тебя еще «например»? Люси с Фелисией?

Пытаясь успокоиться, Марсель потряс головой; от таких разговоров он и сам уже был на взводе и хорошо себе представлял, чем все сегодня закончится – конечно же ссорой. И буквально на пустом месте!

– Я что-то не пойму, из-за чего мы с тобой все время ругаемся?

– Ха! Он не поймет!

– И не думал я ни о каких твоих подружках, и вообще…

Молодой человек снова замолк, и Павел решил, что пора уж и попытаться хоть что-нибудь подсказать. Так, в порядке эксперимента.

– И вообще, я об учебе думал!

Полетт поперхнулась вином:

– О че-ем?!

– Об учебе, – вытянув руку, Марсель поспешно похлопал подружку по спине. – Случайно не помнишь, библиотека – ну та, в Сорбонне – сегодня до которого часа?

– Закрыта уже давно, чудо! – покрутив пальцем у виска, девушка с подозрением посмотрела на своего воздыхателя. – Вечером – в библиотеку. Совсем с ума сбрендил?

– Да я вообще-то завтра хотел, – молодой человек улыбнулся широко и открыто, той самой улыбкой, которая – и он это хорошо знал – так ему шла и так нравилась девушкам.

Улыбнулся и, неожиданно подмигнув, предложил:

– А давай завтра завалимся куда-нибудь за город, в Аржантей или Фонтенбло! Погуляем, дворцы посмотрим, вот чувствую – погода завтра будет отличная.

– Ты ж вроде в библиотеку собрался? – недоверчиво прищурилась Полетт, не хуже Марселя знавшая его улыбку… и все то, что за ней потом следовало.

– Так в библиотеку я с утра, а ты пока поспишь, понежишься…

Девушка всплеснула руками, пушистые ресницы ее дернулись, а в глазах засверкал жемчуг:

– Оп-па! Так ты меня к себе приглашаешь?

– Ну да… Если ты не будешь дуться, конечно.

– А кто дуется-то? Ну, кто? Я? Вот и нет. С чего ты взял вообще-то?

– Тихо, тихо, милая…

Молодой человек перегнулся через столик и с нежностью поцеловал Полетт в губы. Ох, как та заработала языком! Целовались они долго… А потом, расплатившись, вышли с террасы, взявшись за руки. И, перед тем как сесть в нежно-зеленый «Фольксваген» Полетт, припаркованный здесь же, рядом, недалеко от сиреневого куста, принялись целоваться опять, и сладковато-терпкий вкус поцелуев смешался с запахом цветущей сирени.

Анри Сальвадор из невидимых глазу динамиков что-то нежно пел про любовь, ему вторили «Битлы» из чьей-то машины…

– Ге-е-е-орл…

– Гуд! – с террасы кафе одобрительно кричали англичане.

– А давай не в Фонтенбло, – влюбленные, наконец, оторвались друг от друга, правда – только на миг. – И не в Версаль, там как-то слишком людно. Давай в Живерни!

– Так и там людно.

– Зато какой там сад!

– Хорошо, милая. В Живерни так в Живерни – как скажешь.

– Я так тебя люблю, Марсель!

Полетт посмотрела вокруг совершенно безумными глазами, излучавшими, казалось, странную смесь фрейдовской сексуальности, вычурной манерности Камю и экзистенциальной отрешенности Сартра. Да! Еще в этом зовущем взгляде было что-то от Троцкого, что-то типа – вив ля революсьон, и да сдохнут от зависти все буржуа!