или Тимошенко, которые на разборе итогов учений — мат-перемат? Правильно, не можете.

А командира Красной Армии, ротного, который перед строем роты высказался бы про места поцелуев на солдатском теле? И правильно, что не можете. Потому что такого любителя поговорок комиссар лично, не взирая на субординацию, прямо с плаца за ухо отвел бы в политотдел части, откуда почти моментально тот вылетел бы с ободранными петлицами из армии.

То, что было невозможным в Красной Армии, стало с 70-х годов обыденным для Советской Армии. Я даже осмелюсь утверждать, что в последние годы СА в плане обыдления переплюнула и царскую. При царе служба солдатская хоть и воспринималась, как подневольная, но столько дезертиров в ней в мирное время не было. И самоубийц…

«Слушайтесь командиров и начальников»!..

* * *

3. ДЕГРАДАЦИЯ.

Под влиянием деда и его брата, рассказов об армии отца, я с 14 лет планировал после школы поступать в военное училище, хотел стать офицером. Отношение того поколения к офицерам было на высшем пределе уважения.

Пацаны до 16–17 лет еще вплотную не сталкивались с парнями, которые отслужили недавно. Возрастные категории определяли круг общения. Отслужившие общались с теми, кто был им ближе по возрасту. Уже учась в 9–10 классах мы входили в их круг общения. И узнавали нечто такое, что не укладывалось в наши представления об армии, полученные от более старшего поколения. Мы узнавали не только про неуставные отношения, но и про то, что солдаты с офицерами в армии были почти враждебными слоями. И именно отслужившие нам говорили, что в армии делать нечего, нужно не быть дураками, не выбрасывать из жизни 2–3 года. Не какие-нибудь пацифисты-баптисты, а именно отслужившие срочную вели эту, так сказать, пропаганду: если есть возможность не идти в армию — не иди.

Окончательно разрушил мои идеалистические представления об армии, точнее, рассказал мне о том, что она уже далеко не такая, какой была во времена дедов и отцов, школьный преподаватель НВП Владимир Владимирович Сальников, он уволился в звании капитана танковых войск, отслужив минимально необходимый срок для выхода на пенсию. Как только Владимир Владимирович узнал, что я после школы хочу поступать в Благовещенское высшее командное танковое училище, так сразу стал меня отговаривать: «Нужно быть круглым дураком, чтобы учиться на пятёрки и пойти в военное училище, поломать себе жизнь. У тебя есть родственник-генерал?».

Кроме того, что без родственника-генерала была вероятность гнить по дальним гарнизонам (что не очень-то и пугало меня), капитан Сальников рассказал много и про саму службу. Про то, как он сам мечтал стать офицером-танкистом, а стал винтиком в механизме полной дуристики, в котором непосредственно боевая подготовка занимала место даже не на заднем плане, а была урезана до почти незаметных микроскопических размеров. Про дикую показуху и липу, которая замещала действительную боевую подготовку. Про масштабное пьянство офицеров, попавших в эту карусель, про кумовство, про уже начавшее проявляться в полной мере взяточничество…

Потом у меня было много коллег, уволившихся из армии, да я и сам послужил офицером, напрямую сталкивался со службой и с ними, и все они, как один, службу начинали ненавидеть почти сразу, попав из училища в часть.

Из этой ненависти к службе — стон и вой офицеров СА про дальние гарнизоны. Тот же капитан Сальников до увольнения служил в танковом полку, дислоцировавшемся в селе Прилуки, недалеко от Хороля, в котором Сальников жил после увольнения. Меньше 10 км. В Прилуках, кроме гарнизона — совхоз. Там работали и жили люди, которые не страдали от того, что они в «дальнем гарнизоне», в том числе и люди с высшим образованием. Половина страны жила в «дальних гарнизонах», но только у военных эта жизнь ассоциировалась с каторгой и ссылкой. Понятно, что «дальний гарнизон» — это последствие того, что офицеры службу ненавидели. Увлеченному своей профессией человеку на «дальний гарнизон» наплевать.

Само собой, в такой армии что-то говорить об индивидуальной работе с личным составом, результатом которой, когда она была, являлось уважение солдат к командирам, не приходится. Такой работы, по существу, не было. Сам солдат, как человек, командиров не интересовал.

Это даже удивительно. На гражданке, любой более-менее нормальный начальник старается узнать о своих подчиненных максимально возможное, о его семейных проблемах, личной жизни, интересах, наклонностях, отслеживать душевное состояние, если можно так выразиться, подчиненных, потому что всё это напрямую влияет на результаты работы. Но это на гражданке, когда твой подчиненный живет в привычной для себя среде, а не вырван из нее и не помещен в стрессовую, непривычную.

В армии про это забыли. Если в подразделении случалось какое-нибудь ЧП, то вся воспитательная работа заключалась в том, что всё подразделение его командир начинал, извините, дрочить. ДРОЧИТЬ — основа воспитательной работы в армии.

Хотя, нужно быть справедливым, на гражданке шли похожие процессы, в армии они только более выпукло проявлялись. Если в армии сформировались две почти открыто враждебные друг другу группы, офицеры и солдаты, то на гражданке — работяги и «контора».

Кроме отношений между солдатами-призывниками и офицерами, был еще один аспект. Вопя, что 2-х лет службы в армии, насыщенной современной техникой, для солдата мало, солдат не успевает научиться управлять этой техникой за 2 года, высший генералитет «не видел», что почти весь срок службы у солдата связан с супер-сложной техникой — ломом и лопатой. В результате, даже для войны с моджахедами Афганистана, полуграмотными партизанами, после армейской учебки наши солдаты проходили дополнительную подготовку, без этой подготовки их моджахеды перестреляли бы, как кур. Т. е., после 2-х лет службы солдаты Советской Армии уходили в запас и пополняли мобилизационный резерв, который, этот резерв, был в боевом отношении почти нулем. Кроме умения более-менее стрелять из автомата в направлении мишени и с грехом пополам водить боевую машину — советский солдат в массе своей ничего не умел.

И это не только солдат касалось. Офицеры запаса, готовившиеся в гражданских вузах. В моем сельхозинституте готовили офицеров-артиллеристов и офицеров-мотострелков.

Я учился на ветеринарном факультете, жили мы в одной общаге с инженерно-механическим. Отгадайте, какой факультет учился на артиллерийской кафедре, а какой — в пехоту?..

* * *

Здесь возможны только два варианта. Либо в Генштабе сидели болваны, которые не понимали, что значит в артиллерии математическая подготовка, либо изначально было запланировано иметь мобилизационный контингент, с минимально возможными боевыми качествами.

Математика для артиллериста — главное. Математическая подготовка студентов инженерного факультета априори была высокой. У ветеринаров и зоотехников (из зоотехников тоже артиллеристов готовили) — на уровне