Мун кивнул:

— Зима была долгой и лютой. И весна была холодной.

— Всё верно, — подтвердили из зала.

Трой придвинулся к Эйре:

— Ветоны тоже долгожители?

За неё ответил герцог Кангушар, выглянув из-за фигуры Иштара:

— Историю своего города мы учим с пелёнок.

«Базар был бойкий, — продолжил Мун. — Распродались быстро. Мы с Ахе хотелипосмотреть праздник. А Йола упёрся и в никакую. Дядька не ждал нас, и нампредстояло добираться до лагеря морского народа пешком, через лес и степь. Еле уговорили Йола пойти леденцов купить. Оставили тележку. Воровать всё равнонечего. Пошли в сладкий ряд. Купили леденцов. Взяли тележку. Через ВоротаСлавы и в лес.

Идём, по дороге сухие ветки собираем и на тележку бросаем. Еле до темноты успели дойти до пустоши. В лесу ночевать страшно, и костры палить нельзя. А в степи огонь подожжёшь, и никакой зверь не страшен.

Остановились. Слышу, пищит что-то. Точно колесо тележки. А тележка-то стоит. Мы хворост скинули, шасть по корзинам. Думали, котёнок. Корзины-то рыбой пахнут. Откидываем крышку, а там дитя в одеяльце.

Куда бежать? Дитё голодное. Наверное, целый день пищало, а нам всё колёсаскрипят. До города далеко и через лес. До лагеря ориентов пять часов ходьбы. Дитю даже водички нет. Мы леденцов наелись, всю воду из бидончика выпили. Короче, бросили тележку и побежали.

Ахе, бедненький, споткнулся, ногу подвернул. Йола его тащит. Бегуны никакие. А я бежал и бежал. Я никогда в жизни так быстро не бегал. Не помню, как по склону назаднице съехал. А ведь съехал. Задницу вместе со штанами стесал. Помню только, что дитя у меня забрали и говорят: «Мёртвенький».

Я спрятался в лодке, накрылся парусиной, ладошки к заднице прижал. Печёт, будтокипятком ошпарили. И слёзы глотаю. Ориентам плакать никак нельзя. Слёзы солёные, как море. Выплеснешь из себя море, и Бог отвернётся.

Слышу, по лодке стучат. Выглядываю. Жена старейшины. Говорит: «Мальчик живой, только слабенький. Не проживёт долго». И колечко на шнурке мне протягивает. На шейке младенца, говорит, было. Возьми на память. А какая же этопамять? Это не память, это камень.

Он выжил. Не знаю как, но выжил. Наверное, меня пожалел.

Через месяц собрались старейшины. Решили отнести дитя в ближнее селение исдать в охранительный участок. Ориенты не любят чужаков. Не потому, что мы плохие. Нас мало, а чужаки нашу кровь разбавляют.

Я схватил ребёнка, прижал к себе. Говорю: «Заберёте Лая…» Я его Лаем назвал, как вершину горы. Значит, говорю: «Заберёте Лая, я тоже уйду». Главный старейшина глянул на меня и говорит: «Ладно, пусть окрепнет немного».

Он жил с нами двенадцать лет. Принёсли заморыша, а он вытянулся выше ровесников. Волосы русые, кожа светлая, глаза зелёные. Плохой рыбак и пловец никудышный. В море укачивает. Мы, значит, рыбу ловить, а он сразу в степь, цветы нюхать да травы собирать. Клим, одним словом. Наш знахарь многому у негонаучился. Мы-то по травам не сильно понимали.

Иногда он белел, губы синие. Он траву заварит и пьёт. Говорил, что сердце слабое. Спрашиваю: «Откуда знаешь?» А он мне: «Земля подсказала». Как она ему подсказала?

А как-то у него начался жар. Думали, на солнце перегрелся. Боль климов не валит, а слабость валит. Я решил его переодеть, стянул с него штаны, а у него в ягодице заноза загноилась. Видимо, загнал в лодке. Я бы ходить не смог, а он хоть бы хны».

Мун потряс головой:

— Что-то я не то рассказываю… Подождите…

— Мы тебя не торопим, — произнёс Адэр.

Старик немного постоял, взирая в пустоту. Посмотрел на трибуны:

— На чём я остановился?

— Заноза, — подсказали слушатели.

«Да, заноза… — кивнул Мун. — Как-то Йола подозвал меня… Тогда мой старший брат уже был старейшиной. Подозвал и говорит: «Лай скоро на девочек станетзаглядываться. Отведи его к климам».

Я не спал всю ночь. Понимал, что Йола прав. Лаю тринадцатый пошёл, почтимужчина. Да только он тоже мой брат, пусть и сводный. Ворочаюсь, сердце рвётся. А Лай лежит тихонько. В пещере темно, а у него глаза блестят, будто воды набрались. Спрашиваю: «Почему не спишь?». А он мне: «Я стал взрослым?» «Да, — говорю. — Ты вырос». А он мне: «Не бросай меня».

Собрали мы котомку и пошли. На горизонте появилось селение. Надо было идтивперёд, а меня как что-то развернуло. Говорю: «Идём в Лайдару». Сам думаю, всё-таки он там родился. Мать обязательно узнает своего сына, если случайно увидитна улице.

До Лайдары три дня пути. Лагерь ориентов тогда в другом месте стоял. Добрались мы до ветонского леса. Я лес плохо знаю. Ориентировался по солнцу и звёздам. А Лай идёт и к каждому дереву жмётся. «Здесь такая красота, — говорит. — Почему мы раньше не ушли?» Клим, одним словом.

Наткнулись в лесу на посёлок. Когда собаки залаяли, аж на душе радостно стало. Попросились переночевать. Добрый человек на сеновал пустил. Утром хозяйкамолока принесла, поинтересовалась, куда идём. А потом и говорит: «Зервансбежал, в Лайдаре скоро коронация нового короля, в город пускают по пропускам».

У нас не было пропуска, и документов не было. У ориентов один документ — несмываемый загар. У всех других народов были документы. А у нас документы никто не спрашивал. Мы ходили-то на рынок да обратно. Это мой брат Ахе завёл документ. А всё потому, что захотел стать мастером по ювелирным делам и уехал учиться в Ларжетай. Ориент-ювелир… Тогда над ним все смеялись, сейчас гордятся.

Мы с Лаем решили переждать. Добрый человек предложил нам пожить у него, покане закончатся празднества. Потом докатились слухи об убийстве наследника ипожаре. Лайдару закрыли.

Нам бы уйти. К климам, или в другое место, только бы подальше от этого лесам. А меня словно переклинило. В Лайдару и всё тут. Там его мама.

Я решил пересидеть в посёлке. Чтобы не быть доброму человеку обузой, задумал рыбачить на озёрах. А чтобы Лай без дела не болтался, надумал отдать его в школу. Это мне хозяйка подсказала.

Учитель отправил нас в охранительный участок, документы на Лая сделать. А в участке страж посмотрел на меня и говорит: «Давай другой год рождения поставим». Тогда-то я и узнал об исчезновении мальчиков-климов.

Я согласился. Написали, что он родился на год раньше. Спросили фамилию Лая. Какая фамилия? У ориентов нет фамилий. Но Лай не ориент, он клим, должна быть фамилия. И я сказал: «Мун. Лай Мун».

Школа маленькая, два учителя. Лаю двенадцать с половиной, а сел за парту с семилеткой. А через четыре года получил свидетельство вместе с одногодками. Онбыл очень способным.

После школы мне бы увести его из леса. Но у нас тихо было, а люди слухиприносили, что везде на ведьм охотятся. Лайдару лихорадит. Народ на народ идёт. Мы опять решили переждать.

Лай огороды копал, плотником работал, потом стражем. И тут ему предлагаютработать помощником лесника. Он согласился. Собрал котомку, сложил старенькие книжки. Он любил читать, особенно стихи...