Я отправил его в дом лесничего, сам остался. Я бы ушёл с Лаем, но меня не позвали. Мне больше некуда было идти. Я бросил свой народ. Предал, получается. А Лай рядом. Дом лесника в нескольких часах ходьбы.

Сначала Лай приходил ко мне через день. Переночует, порадует мою душеньку ина рассвете уходит. Потом стал приходить всё реже и реже. А однажды пришёл ипозвал с собой, чтобы я посмотрел, как он живёт.

Два двора. В одном доме жил лесник с семьёй. В другом доме жила семья сыналесника. Лай ютился в летней кухне. В посёлке, где я жил, обиталище лесниканазывали «Кочка на топях». Так оно и было. С одной стороны обычные болота, с другой стороны торфяные болота. Место жуткое, а Лаю нравилось.

Лесник и его большое семейство были ветонами. Удивительный народ. Поклоняются горам и благословляют всё, что к горам примыкает. За лесомухаживают не хуже, чем климы за полями.

Когда семейство лесника собралось за одним столом, я понял, почему Лай стал редко меня навещать. У лесника были ещё две дочки. Младшенькая, Кера, сталапервой и единственной любовью Лая.

Я думал, ветоны будут противиться. Лай всё-таки клим. Ан нет. Говорят, новая кровь — это хорошо. Мы с лесничим проговорили всю ночь, посидели, покумекали ирешили, что Лай сначала должен дом построить.

Мы построили дом. Чуток подальше от домов лесника и его сына. Лай так захотел. Сколотили стол, стулья, лежанки. Устроили маленькую свадьбу. Лай надел Кере напальчик колечко. То самое, которое у него на шнурке висело. Я хотел уйтивосвояси. Они предложили пожить с ними. Я остался. А через год мы уже ребёночка ждали.

тут ночью собака залаяла. Потом взвыла, и тишина. А потом со стороны домалесника рёв коровы, крики, мужицкий хохот. Лай топорик из-под лавки достал. Пойду, посмотрю, говорит. Кера в слёзы. Я ей, цыть! — говорю. Сам трясусь весь. Девка на сносях, а тут такая оказия.

И минуты не прошло… Окошко распахнулось. Лай в окошко кричит: «Уводи её, Мун! Уводи!» Ничего не понятно. Понятно только, что беда пришла.

Я схватил Керу, тащу к двери. А она упирается. Без мужа, говорит, не пойду. А тамуже и жена лесника заголосила. Кера и вовсе на коленки упала. «Дура! — кричу. — Мальца хочешь потерять? Лай тебе никогда не простит!»

Бежим мы по лесу. Темно, ни зги не видно. Крики далеко слышно, корова ревёт. Кера только и стонет: «Мамочка, Лай, папочка…» Дыхание переведёт и по-новой: «Мамочка, Лай…» А потом: «Мун! У меня ноги мокрые». Я по подолу лап-лап… Ё-маё, воды отошли. Не добежит девонька до посёлка. И где посёлок? Ни луны, низвёзд на небе. И одну боязно бросить, чтобы за помощью сбегать.

Я её в кусты. А она: «Мун! Я рожаю». Какое рожаю? Я ведь думал, у нас время есть. Наши девки с первыми родами долго мучаются. Думал, сейчас с бандитамиразделаются… Ветоны сильные, деревья руками валят. Думал, Лай им подсобит исразу к нам.

Смотрю по сторонам, слушаю. Вроде бы тихо. А Кера: «Дай чем-то рот заткнуть. Рожаю!» А под руками ничего нет. И ветку не сломаешь. А вдруг бандиты где-торядом, вдруг треск услышат.

Кера закусила запястье. Я скинул рубаху. В рубаху принял дитя. Кера лежит, ребёночка к себе прижимает. Я сижу, не знаю, что делать. А у самого сердце рвётся. Здесь жёнушка его, сыночек. А он где? Вылез из кустов. Туда, сюда. Тихо. Думаю, если бы всё хорошо было, Лай бы нас уже позвал.

Дождались мы рассвета. Я к Кере, а под ней хвоя как трясина. Ржавая, липкая, промокла насквозь. Кера белая как снег. Не дышит, а свистит. Я упал перед ней наколени, за руку взял. Рука как ледышка. Говорю: «Родненькая моя, что же мне с тобою делать?» А она: «Пусть сыночек сосёт, пока не усну. Колечко сними. Сыночку на память».

Мун надолго умолк. Наконец вздохнул, посмотрел на трибуны: «Наш язык бедный. Нет ни одного слова, которым я мог бы сказать, что я чувствовал. Нет таких слов…

Не буду говорить, что с ними сделали. Я Лая поискал, не нашёл. Из марли сосок накрутил, из погреба кувшин молока достал. Взял дитя и пошагал в посёлок. А тамговорят: «Да, была тут дикая свора. Мы их прогнали».

Нас, видимо, бандиты по пути прихватили.

Мужики взяли вилы, топоры, пошли на «Кочку». Я не смог.

Кормящая мамка забрала у меня дитя. Я сел на крылечко, сижу. Как жить дальше, не знаю. Мамка вышла, рядом села. Говорит: «Оставь малютку. Зачем он тебе? Я выкормлю, выхожу. Где четверо, там пятый не помеха». Я посмотрел на неё иговорю: «Это сын мой, как же я кровиночку свою оставлю?» А она: «Не бреши. В нём от ориента ничего нету». Тут ещё одна баба подсела. Говорит: «Живи у нас. Мы подсобим». А я не могу. Я ненавижу лес. Ненавижу это лес! Я весь мир ненавижу!..

Мужики вернулись через два дня. Лая нашли на островке среди болот. Он тудабандитов заманил. Все потопли или выжил кто — не знаю. Мужики сказали, чтобатогами потыкали, тел много. Только через несколько дней я смог на могилкисходить. Стоят там ещё дома или сгнило всё?»

— Дома сгнили, — прозвучало с трибуны. — Камни могильные на месте.

— Девять могил, — сказал Мун.

— Девять, — подтвердил кто-то из зала.

— Первый камень к топям. Там покоится мой брат Лай, сын Зервана. Теперь будете знать. Зерван под «Короной мира», его сын Лай на «Кочке». — Мун вскинул голову. — А не хочу больше рассказывать. Не хочу! Вам это не надо.

Развернулся и пошагал через арену.

— Мун! — крикнул Адэр.

Старик обернулся:

— Ладно с Лаем такое случилось. Тут никто не виноват. Хотя… почему не виноват? Виноват! Ещё как виноват! Кто в страну искупленцев завёз? Кто по городам иселениям их пустил? А потом загнал это зверьё в ветонский лес. Кто это сделал?

Шагнул влево, шагнул вправо:

— Ладно, Лай на пути им встретился. А других… почему у меня других забрали?

— Расскажи, Мун, — попросил Адэр.

— Вы мне душу рвёте.

— Мун… пожалуйста.

Старик запустил пятерню в волосы, вернулся в центр сцены: «Я назвал сынаДаром. Так и запишите: внука Зервана звали Дар Мун. Полуклим-полуветон. Мы жили с ним в Ларжетае, подальше от ветонских лесов. Мой брат Ахе тянул нас, как мог…

Зачем кому-то знать, как мы растили Дара? Где он учился, куда пошёл работать. Это никому не интересно. Вам интересно, кого он взял в жёны. Ориентку. Ахе частонавещали ориенты. Это меня они не признавали. А к Ахе приходили. Так Дар ипознакомился с Ишмой. У нас она с отцом гостила, а потом сказала отцу: «Я остаюсь».

Ишма помогала Ахе камни обрабатывать. Пальчики тонкие, ловкие. Колечко Дара с пальчика слетало, и мы хранили его в шкатулке.

У них родился сын. Назвали Яром. Тут зима пришла. Яр был совсем крошкой, амолодым хочется погулять. Говорю: «Идите, погуляйте. С Яром дед посидит». Тоесть, я. Они собрались и пошли…

Трагедия на Тандре… Этот заголовок в газете до сих пор стоит у меня перед глазами».