Вот несколькими этажами выше и слева проплыла большая железная перекладина. Ее оседлала пара человек.

– Во краснокожие дают! – бросил один из бригады.

На площадке трудились десятки индейцев могауков. Полвека назад они целыми семьями оттачивали навыки работы с железом на строительстве канадских мостов. Теперь они прибыли из резерваций на строительство нью-йоркских небоскребов. Сальваторе нравилось наблюдать за тем, как могауки преспокойно сидят на балках, которые возносятся на головокружительную высоту. Там они направляли балки внутрь мощного каркаса, где их принимали четверки клепальщиков, занятые своим оглушительно шумным ремеслом. Могауки и клепальщики входили в число самых высокооплачиваемых рабочих.

Сальваторе, как каменщику, тоже платили лучше некуда – больше пятнадцати долларов в день. А главное, у него была работа, чем не могли в эти дни похвастаться очень многие умельцы.

Ирония случая: как только Эмпайр-стейт-билдинг начал расти, сама Америка начала спотыкаться. Страну не поразил очередной рыночный крах, внезапного кризиса не было, но могучая американская экономика в конце концов, как боксер, который пропустил серию мощных ударов и зашатался, стала сдавать позиции.

Достигнув в апреле максимума, рынок ценных бумаг прервал свой рост, наблюдавшийся с нового года. Изо дня в день по мере того, как Эмпайр-стейт-билдинг поднимался на очередной этаж, рынок немного проседал. Не сильно, самую малость. Но он падал день за днем, неделю за неделей. Защита рухнула, он отказался от боя и больше не видел оснований к росту. К лету стало напряженно с кредитами. В компаниях начались увольнения, компании лопались. Спокойно, непрерывно, все новые и новые.

Конечно, многие заявляли, что скоро все образуется, что рынок недооценен, а экономика по-прежнему крепка. Как секунданты на ринге, они кричали своему бойцу, чтобы был начеку. Но боец спекался и терял присутствие духа. Везде, где были шансы найти работу, выстраивались длинные очереди.

В одиннадцать часов Сальваторе заметил серебристый «роллс-ройс», проехавший по Пятой авеню. Он вспомнил, как леди в таком же автомобиле возила их с Анной в Грамерси-парк, и задался вопросом, не она ли это.

Оказалось, что она. Далеко внизу Роуз сказала подруге:

– Когда я думаю о бедной миссис Астор – я, разумеется, имею в виду настоящую миссис Астор – и о ее доме, превратившемся в отель… Это уже было скверно, но теперь они строят эту чудовищную, громадную штуковину… – Она отвернулась от площадки. – Глаза бы мои не видели!

Наступило время ланча, и большинство рабочих спустились к подножию здания, где действовал отличный кафетерий. Не пошли только итальянцы. Они знали, что съедобна лишь итальянская пища, приготовленная итальянскими руками, и захватили завтраки.

Сальваторе положил на хлеб моцареллы и ветчины, затем снова взглянул наверх. Несколькими этажами выше облицовщики в фасадной люльке трудились над наружной стеной. Сразу под ними тянулось ограждение для перехвата всего, что упадет, а пятнадцатью этажами ниже – второе. До сих пор на огромной площадке было очень мало травм. Никто не выпал наружу.

Глазея на далекую сетку, Сальваторе разглядел дядю Луиджи. Тот опасно стоял посреди Пятой авеню среди проезжавших машин и размахивал руками как умалишенный.

Вот они, новости! Сальваторе мигом спустился к дяде, который обнял его и расцеловал в обе щеки.

– Дитя родилось, Сальваторе! Все в порядке.

– Bene. Снова девочка? – Со свадьбы не прошло и года, как у Анджело и Терезы родилась дочь. Ее назвали Анной.

– Нет, Сальваторе! Мальчик! В роду Карузо прибыло мужчин!

– Perfetto[77]. Вечером выпьем за его здоровье.

– Да уж придется! – просиял дядя Луиджи. – Его назовут Сальваторе. Тебя просят быть крестным отцом.

Тем вечером Уильям Мастер не сразу пошел домой. Пройдясь по Пятой авеню, он задержался у собора Святого Патрика. Город предстал неухоженным: строительные площадки виднелись всюду, куда ни глянь. У Тридцать четвертой улицы возводили самое высокое здание – Эмпайр-стейт-билдинг, но первенство по величине оставалось за площадкой, где строили огромный комплекс на три квартала от Пятой до Шестой авеню – детище Джона Д. Рокфеллера. Мастер не сомневался, что результат будет превосходным, но строительство займет годы, и до его завершения участок напротив Святого Патрика останется в безобразном виде.

На Пятьдесят второй улице Уильям повернул на запад и прошел несколько ярдов до двери на северной стороне. Ему было нужно выпить.

Клуб «21» открылся только в начале года, но знающие люди успели его облюбовать. Чарли отвел туда отца вскоре после открытия, так как владельцами являлись двое молодых людей, которым принадлежал «Фронтон» в Гринвич-Виллидже. Перебравшись в богатый район, они в конце концов остановили выбор на доме 21 по Западной Пятьдесят второй улице – в гораздо более фешенебельном месте, чем на заре их деятельности.

В просторном помещении нижнего этажа можно было занять одну из кабинок, сооруженных вдоль стен, и спокойно выпить. Если здесь и случались рейды, то полиции было трудно найти спиртное – его прятали в подвале соседнего здания за металлической дверью весом в две с половиной тонны.

Уильям тихо сидел и прикладывался к стакану. Он был рад побыть один. Вечером на обед придет Чарли, и это здорово, но кое-что он все-таки не сказал сыну. То, о чем не обмолвился никому.

Не может же рынок, будь он проклят, падать вечно! Но если он не оживет в ближайшее время, то непонятно, черт побери, что же делать!

К его возвращению Чарли уже пришел. Уильям поцеловал жену и получил приветливую улыбку в ответ. Он порадовался этому.

Вот уже месяц его мучила бессонница. Иногда он так ворочался, что приходилось перебираться на диван в гостиной, чтобы Роуз хоть немного поспала. Любовью они уже довольно давно не занимались. Отчасти лишь по причине сильнейшей усталости, но позже он сделал несколько попыток, и ничего не вышло. Роуз отнеслась к этому очень участливо, но такие неудачи не способствовали укреплению его духа.

Ужин прошел неплохо. Говорили о разном, но о рынках не сказали ни слова. На десерт были фрукты, и Роуз, разрезая яблоко, мимоходом заметила:

– Мне нужно еще сто тысяч на Ньюпорт. Ты же не против?

Уильям уставился на нее. Этим летом он даже не видел проклятущего дома. Роуз побывала там, но сказала, что в нем невозможно жить из-за толпы рабочих. Он понятия не имел, чем она занимается, хотя Роуз заверила его, что дом получится сногсшибательный. По ходу же она поделилась планами со всеми друзьями.

Странно, но ее деятельность была весьма на руку брокерской конторе. Люди говорили: «Раз Мастер тратит столько денег на домик в Ньюпорте, то фирма в хорошей форме». На фоне других, разорявшихся, ее престиж на Уолл-стрит возрос.

Пусть так, но еще сто тысяч долларов?