Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Желаю Вам всего доброго.
7 февраля 1959 г.
Т. И. Е-ву
Дорогой тов. Е-в!
Отношения землячества обязывают меня говорить правду, а не наоборот. А, по правде говоря, стихи «Про лесника Игната» — стихи слабые. «Пой, фандыр» тем только и отличаются от множества заурядных стихов о гармошке, что ей дано осетинское название. «Березка под Моздоком» — свидетельствует о Ваших добрых чувствах к родным краям, но по выполнению очень банально и сентиментально:
Березку белую…
Лелеяла казачка целый год —
никто этого не делает, это — не розовый куст или виноградная лоза. А дальше — нелепость:
И поднялась кудрявая под небом..
Это в один-то год? Словом, не годится.
11 февраля 1959 г.
П. В. К-ну
Уважаемый тов. К-н!
Я не вижу необходимости полемизировать с Вами по поводу высказанной мною в речи на XXI съезде партии мысли о непротивопоказанпости такой формы собственности, как книга, личная библиотека при коммунизме.
Что касается рассказа «Один день при коммунизме», то, ознакомившись с ним, я считаю, что это либо крайняя наивность, либо пошлая пародия на коммунизм в обычном для такого рода «заглядываний в будущее» духе.
С рукописью «Гзавели — город угляной» я также ознакомился. Для печати это решительно не годится. Около пяти тысяч строк посредственных стихов — это не подарок для читателя. Более подробно о рукописи не буду высказываться, пользуясь Вашим разрешением «пробежать» ее при наличии «свободного часа». Свободных часов у меня, действительно, мало.
Желаю всего доброго.
13 февраля 1959 г.
В. А. К-ву
Дорогой В. А.!
Прошу меня простить, но анкет, подобных Вашей, я получаю в последние годы порядочно, и меня даже огорчает немного то, что такие люди, как Вы, предполагают, будто я в состоянии писать столько раз в отдельности свою автобиографию или заметки вроде «О стране Муравии» или «Ответ читателям «Теркина». Конечно же, это просто невозможно. Более того, я не совсем уверен при заполнении мною таких анкет, что это существенно необходимо для работы исследователя или популяризатора моих работ. Мне кажется, что все это дешево стоит: что думал автор, когда приступал к работе над такой-то вещью, каким числом датировано то-то и то-то, в каком издании впервые появилось и т. п. Дешево стоит, мало весит, с точки зрения прямой и самой трудной нужды истолкования того, что есть, что стало литературным фактом, объективно существует в сознании читателей, вошло в какой-то мере в духовный обиход парода. А все эти «разыскания», и право же, лучше оставить на долю тех, буде они найдутся, «разыскателей», которые будут заниматься этим делом, по крайней мере, самостоятельно, без помощи «объекта» их разысканий.
Может быть, я резковато все это сказал, прошу еще раз извинения, но по-иному отнестись к Вашей «анкете» я не мог.
2 марта 1959 г,
В. А-ко
Дорогой тов. А-ко!
Ваш первый «засыл» как-то не удержался у меня в памяти (я очень много получаю стихов), но с нынешним я внимательно ознакомился, как и с Вашим искренним и серьезным письмом немолодого «начинающего».
Не могу сказать, что стихи Ваши «только плод дикой иллюзии бездарного интеллекта», как предположительно характеризуете их Вы сами. Но прежде всего о том, что очевидно уже из этой приведенной мною Вашей фразы. Вы — не очень грамотный человек, хотя и учитель, — не очень с точки зрения общелитературной нормы. Вы, например, пишете: «посылаю Вам 3 стиха». Это ужасно. Во-первых, «стих» — это строка стихотворная, во-вторых, обозначение количества цифрой, — это с точки зрения культуры письменной (да и устной) речи недопустимое «просторечие». Далее, «у отмели гулко плеснул осетер» — речь, видимо, идет об осетре, именно потому «осе-тер», что «костер» в конце рифмующейся строки заставляет Вас искать это слово так, как не простительно было бы Вашему ученику, чью тетрадь Вы проверяли бы.
Согласитесь, что уже одних этих «улик» Вашей малограмотности достаточно было бы для того, чтобы отложить Ваши стихи в сторону.
Но я их читаю, ищу то существенное, что побуждает Вас, как Вы сообщаете в письме, проводить бессонные ночи в труде, в поисках нужных строк и слов.
Это существенное — единственно только — чувство ушедшей молодости, сожаление о неполноте счастья в жизни, грусть. Но, как это ни жестоко, я напомню Вам слова великого Пушкина о том, что на одних воздыханиях об ушедшей молодости в поэзии далеко не уедешь. Это было ясно еще тогда, когда общественная роль поэзии далеко еще не была той, какая ей принадлежит ныне. Словом, в идейно-содержательном плане Ваши стихи — стихи «для себя», не более того. Но что это за стихи по выполнению и форме? Вот я нахожу, может быть, единственную сносную строфу:
И любо пожать чью-то теплую руку,
И, встретившись, может, впервой на веку,
Поведать всю душу случайному другу,
Подсевши с отрадой к его огоньку…
И вдруг концовка этого стихотворения:
Колышет осина гнездо золотое,
И птенчики-листья во сне шелестят… —
это так излишне «образно», натянуто и исполнено такой красивости, что и разбирать в подробности нет сил.
Скажу Вам прямо: сорок лет не шутка, «начинать»