Смутное болезненное предчувствие какой-то опасности овладело мейстером, но, подумав о лживой репутации высокопоставленных особ, он не мог удержаться от смеха и весело принялся за чтение письма, полученного от Крейслера.

В княжеском замке в это время происходили странные вещи. Лейб-медик восклицал:

– Удивительно, непостижимо! Ни теория, ни практика не дают никаких указаний относительно подобного случая!

Княгиня говорила:

– Этого нужно было ожидать! Никакое осуждение не может коснуться репутации принцессы!

Князь гневался:

– Разве же я не запретил этого строго-настрого? Но, должно быть, вся crapule прислуживающих ослов лишена чувства слуха! Хорошо же, теперь сам обер-гофмейстер должен будет смотреть, чтобы у принца никогда больше не было пороху в руках!

В то же время советница Бенцон восклицала:

– Слава Богу, она спасена!

Между тем принцесса сидела в своей спальне у окна и брала отрывочные аккорды на гитаре, которую Крейслер некогда бросил в куст и получил назад «освященной» из рук Юлии. На софе сидел принц Игнациус, плакал и кричал «Больно, больно!», а Юлия, сидя перед ним, тщательно терла сырой картофель в серебряное блюдечко.

Все это находилось в логической связи с удивительным случаем, находившимся, по справедливому выражению врача, вне всяких указаний теории и практики. Принц Игнациус, как уже давно известно благосклонному читателю, продолжал неизменно сохранять милую шаловливость шестилетнего ребенка и живейшую наклонность к детским играм.

Больше всего он любил маленькую металлическую пушку. Играть ею, однако, приходилось ему очень редко, ибо для этого нужно было много принадлежностей: достать сразу и порох, и дробь, и птичку представлялось затруднительным. Если же принцу случалось всем этим раздобыться, он выстраивал свои войска во фронт, судил военным судом маленькую птичку, поднявшую бунт в утраченных владениях князя, потом привязывал ее к подсвечнику, приклеив ей к груди билетик с изображением черного сердца, заряжал пушку и подвергал изменницу расстрелу. Если после выстрела смерть не была мгновенной, принц с помощью перочинного ножика довершал достойную казнь государственной преступницы.

Десятилетний сын садовника Фриц достал принцу хорошенькую пеструю коноплянку, получив за нее обычную крону. В отсутствии егерей Игнациус забрался в их помещение, отыскал там мешочки с порохом и дробью и запасся всем необходимым. Он хотел уже приступить к экзекуции, не терпевшей отлагательства ввиду отчаянных попыток ускользнуть, выказанных пестрой чирикающей изменницей. Вдруг ему пришла в голову мысль, что необходимо позабавить зрелищем казни принцессу Гедвигу, сделавшуюся за последнее время такой послушной. Взяв в руку ящичек с войсками, а в другую – пушку и птичку, принц проскользнул в комнату Гедвиги, соблюдая всяческие предосторожности, ввиду запрещения князя входить к принцессе. Гедвига, одетая, лежала на своей постели, продолжая находиться в каталептическом состоянии. К несчастью, или, вернее, к счастью, камер-фрау только что вышла из комнаты.

Недолго думая, принц привязал птичку к подсвечнику, выстроил армию, зарядил пушку, потом поднял принцессу с постели, подвел ее к столу и объяснил, что она должна представлять из себя командующего генерала, а он, со своей стороны, возьмет на себя роль сиятельного распорядителя и откроет артиллерийский огонь, долженствующий убить бунтовщика. Но принц зарядил пушку слишком сильно, кроме того, от преизбытка чувств он рассыпал порох по всему столу. Последовал громкий выстрел, рассыпанный порох вспыхнул, принц получил довольно сильный ожог и закричал изо всей силы, совсем не заметив, что принцесса в момент выстрела как сноп упала на пол. Выстрел раздался по всем коридорам. Прислуга, придворные – все устремились в комнату принцессы, предчувствуя какое-нибудь несчастие, даже князь и княгиня прибежали вместе с прислугой, позабывши всякий этикет. Камеристки подняли принцессу с полу и положили ее на постель, прислуга побежала за лейб-медиком. Князь, увидев на столе разную военную амуницию, тотчас понял, в чем дело, и с гневно сверкающим взором сказал принцу, продолжавшему громко плакать:

– Вот видишь, Игнац, к чему приводят твои глупые проделки! Вели положить себе мази на ожог и не смей реветь, как уличный мальчишка! Выпороть бы тебя розгами но…

Князь умолк, губы его дрогнули, затем, испустив несколько нечленораздельных звуков, он с важностью вышел из комнаты. Глубокий ужас охватил всю прислугу: лишь в третий раз в жизни князь говорил принцу «ты», «Игнац», и каждый раз при этом он выказывал дикий, неукротимый гнев.

Когда лейб-медик объяснил, что наступил кризис и можно надеяться на полное и скорое выздоровление принцессы, княгиня весьма хладнокровно сказала:

– Dieu soit loue! Сообщите мне дальнейшие новости.

После сего она заключила принца в свои объятия, утешила его самыми нежными словами и последовала за князем.

В это самое время в замок приехала Бенцон с Юлией с целью посетить несчастную Гедвигу. Услыхав о происшедшем, обе поспешили в комнату больной. Советница опустилась на колени около постели, взяла принцессу за руку и стала смотреть ей в глаза. Юлия начала горько рыдать, думая, что ее нежная подруга умирает. Вдруг Гедвига глубоко вздохнула и проговорила глухим, еле слышным голосом:

– Он умер?

Принц Игнац, несмотря на свою боль, перестал плакать и воскликнул с радостным хихиканьем по поводу удавшейся экзекуции:

– Да, да, умер, убит наповал, прямо в сердце!

– Я это знала… – сказала принцесса, закрывая глаза. – Я видела каплю крови, вылившуюся из его сердца. Она упала ко мне в грудь, я оцепенела, как холодный кристалл, и только эта капля жила в моем трупе.

– Гедвига, – начала советница нежным голосом, – Гедвига, стряхните с себя чары злого сна! Гедвига, вы узнаете меня?

Принцесса сделала легкий знак рукой, как бы желая сказать, чтобы ее оставили одну.

– Гедвига, – продолжала советница, – Юлия здесь!

Лицо Гедвиги озарилось бледной улыбкой. Юлия наклонилась и тихонько поцеловала ее в безжизненные губы.

– Теперь все прошло, – прошептала Гедвига чуть слышно, – я чувствую, что через несколько минут совершенно поправлюсь.

Никто еще не позаботился принять какие-либо меры относительно маленького государственного изменника: с растерзанной грудью он лежал на столе. Только теперь Юлия увидела его и тотчас догадалась, что принц Игнац опять забавлялся таким отвратительным для нее способом. Вся вспыхнув, она воскликнула:

– Принц, как вам не стыдно? Что сделала вам бедная птичка? За что вы ее убили? Это глупая, гадкая игра! Вы давно обещались мне никогда больше так не играть, что же вы не держите свое слово? Если вы хоть раз еще сделаете такую вещь, никогда не буду расставлять ваших чашек, никогда не буду вам рассказывать историю морского царя!

– Не сердитесь, фрейлейн Юлия, – простонал принц, – ради бога не сердитесь! Эта шельма наделала