Но дело не в этом. Когда я рассказываю кому-то (по телефону) о своих поездках, мне становится каждый раз стыдно, хотя я сам не знаю чего. Я могу сказать, что здесь жить и легче, и лучше, и интереснее, но было бы совсем хорошо, если бы здесь родиться. Время от времени здешние эмигранты (третья волна) изливают свои восторги, как здесь хорошо и как они здесь свободны, а Некрасов говорит и пишет, что он счастлив, что на старости лет ему выпала такая карта. Я про себя этого сказать не могу. Ну поездил, ну посмотрел, ну еще можно посмотреть и поездить. Но посмотреть и вернуться. И сесть где-нибудь в Лодыжине или Бертошине… нет, не то.

Вот я сейчас перечел Борино письмо, и захотелось тоже вместе в “поддувало”, да выстоять очередь, да чтоб потом сказали не “вот кайнд оф бир?”, а “пива нет”. Или проникнуть почти нелегально в гостиницу “Украина”. Или чтобы какая-нибудь увешанная золотом иностранка с барского плеча притащила несколько банок датского пива и укатила, оставив нас чревоугодничать.

Однажды, помню, ехал я с юга и вез с собой одну воблину и мечтал сожрать ее с пивом. Но ни в одной забегаловке по дороге пива не было (я ехал на машине). И наконец где-то под Москвой, кажется в Чехове, зашел в одну – пиво рекой. Достал я свою воблу, мужик один подошел: “Слушай, дай чуть-чуть, очень хочется!” Потом другой подошел, третий. Честно скажу, жалко было. Но раздал все, достался мне только плавник с кусочком (маленьким) чего-то жевательного.

Короче говоря, здесь хорошо, а домой хочется. Правда, с условием, чтобы не лезли в душу (и в квартиру).

Я думаю, что это будет. Я никогда не был розовым оптимистом, но могу поспорить на бочку баварского пива, что что-то будет.

Как говорила Белла: мы не разминемся на этом свете. И на этой оптимистической ноте я кончаю. Целую вас обоих за себя и за Иру. Я неаккуратный писатель писем, но все же буду писать. И вы пишите. Пусть неаккуратно. Целуйте Аньку и Лизку. И старую Аньку тоже. Привет всей вашей богеме и Дмитрию Васильевичу.

Белла! Поздравляю заранее с днем рожденья. Постараюсь позвонить, если получится.

Володя из Штокдорфа (Stockdorf)

29.03.82

А в России продолжилась эпоха “дряхлых ястребов”. Брежнев, Черненко и Андропов… Все контакты с Западом были прерваны, но поскольку мы с Беллой сохранили дружеские отношения с западными корреспондентами, то нам удавалось передавать письма для Войновичей и таким же образом их получать.

Вот, например, письмо Володи, датированное 31.05.1984:

Дорогие Белла и Боря!

Пользуюсь внезапно возникшей оказией, чтобы напомнить, что в немецкой деревне Stockdorf есть люди, которые вас не забывают и не разлюбляют. Наша связь практически прекратилась, потому что официальная почта существует не про нас, а с оказиями стало совсем плохо. И мы о вас совсем ничего не знаем. Последнее сведение еще из тех времен, когда Белла падала на колени перед кем-то, умоляя пощадить Верного Руслана. Этот последний явился в здешние края, преисполненный мании величия и враждебности к разным людям, в том числе (совершенно не спровоцированной мною) ко мне. Когда я здесь (что не очень, может быть, ценно) сочинял что-то в его защиту и звонил его теще, он был весьма дружелюбен, но, оказавшись на этом берегу, сорвался с поводка и нападает на меня, иногда называя, иногда не называя по имени. Выступая публично, говорит, что Войнович эмиграции не выдержал и находится в глубоком творческом кризисе. Это, может быть, и правда, но у него, я бы сказал, недостаточно сведений для такого суждения. Кризис у меня, конечно, был (надеюсь, что позади), да и вообще эмиграция – это такое потрясение, при котором не испытать кризиса может только чурбан.

Но меня торопят, а я ударился во что-то постороннее.

В двух словах. Мы по вас очень скучаем. Не забываем никогда. Все труднее представить вашу жизнь. Судя по всему, в Москве полный мрак и не видно просвета. Честно говоря, я был уверен, что со смертью Брежнева что-то изменится к лучшему. Я написал пьесу[21], в которой один герой (оптимист) все время повторяет: “Ничего, вот прокурор умрет, и тогда все будет хорошо”. Но уже умерли два прокурора и готовится третий, а хорошего не видно.

Меня торопят. Поэтому, ничего интересного не рассказав, целую. Жду весточки. Боря, ты однажды разразился потрясающим письмом. Пожалуйста, разразись еще. Примерно год назад или больше мы через Самюэля Рахлина передавали вам какие-то мелочи. Получили ли вы их? Пришлите карточки всех с детьми и собаками.

Обнимаем, целуем, любим.

Володя

31.0 5

1984 Stockdorf

Во время нашей поездки в Америку в 1987 году состоялась долгожданная встреча с Володей и Ирой. Этому предшествовала записка Володи, как всегда, исполненная юмора и дружеского чувства.

Дорогие Белочка и Боря!

Добро пожаловать на родную американскую землю!

Честно говоря, покидая родимые пределы, я не сомневался, что, если доживем (а насчет этого я как раз очень был в себе не уверен), так вот, если доживем, то “совпадем еще на этом свете” (цитата). Ну вот, теперь, кажется, если считать Америку “э т и м” светом, должны совпасть, хотя бы на бегу. В предвкушении этого расползаться по бумаге не буду, скажу только, что жду этого с нетерпением. Или, как говорят американцы (мне нравится переводить буквально): жадно смотрю вперед увидеть вас. Тогда выпьем пива с воблой (продается на Брайтон-Бич) и поговорим. А пока нежно целую обоих за нас троих.

Володя

P.S. Между прочим, в “Ардисе” вышел мой новый роман “Москва–2042”.

Наступила горбачевская эпоха, и никто толком не знал, во что это может вылиться. Существовала общая растерянность: западные интеллектуалы, и в том числе русские диссиденты, оказавшиеся на Западе, с подозрением относились к тому, что происходит в России. А русские свободомыслящие деятели культуры боялись спугнуть зреющие перемены, несомненно им в душе сочувствуя. Между сторонами существовал причудливый диалог, исполненный взаимного недоверия, в который жизнь вносила свои поправки.

Когда мы ездили во второе турне по городам США, Володя Войнович тоже ездил по Штатам в связи с выходом его книги “Москва –2042”.

И вот 7 мая 1987 года произошла наша встреча в доме Светланы Харрис в Нью-Йорке. Мы с Беллой прилетели из Вашингтона после того, как проехали всю Америку с выступлениями. По счастливому стечению обстоятельств к нам в гости в этот день пришли многие наши московские и американские друзья: Битов и Чухонцев, Алешковский с женой Ирой и несколько позднее Войнович с Ирой. Мы устроили импровизированный обед.