– А как насчет клина? – шепотом спросил Талли.

– Ничего ему не сделается.

– Твою же мать! Да где он, в конце концов?

– Смедз, иди за вещами. Талли, я не знаю и знать не хочу. Смедз его спрятал там, куда никто не сунет нос, и это меня вполне устраивает.

Уходя, Смедз чувствовал спиной злобный взгляд Талли.

Первая стая слухов красноречивей рассказала о лютости человеческого рода, чем о его же благородстве.

Видя надвигающуюся толпу и зная, что она в отвратительном настроении, отряд, которому досталась роль палача, не прекратил расправу. После первой же казни на него обрушился свирепый натиск, и солдаты ответили таким же яростным контрударом. Погибло восемьсот человек, прежде чем прибыли охваченные паникой, плохо управляемые подкрепления. В сражении пало еще несколько тысяч гражданских и не одна сотня военных, прежде чем удалось опрокинуть толпу. Убегающие бунтовщики прихватили немало трофейного оружия.

Все Весло покрылось мелкими и средними очагами восстания. Где серые были слабы, там на них и нападали.

Толпа пыталась штурмовать Гражданский дворец. Мятежников отогнали, но они оставили после себя россыпь пожаров. Один безнаказанно бушевал несколько часов.

Громадная толпа атаковала полк, выдвинутый на защиту южных ворот. Там всплыла уйма захваченного оружия. Толпа расправилась с полком, но не одолела привратную стражу и не смогла взобраться на стену. Расставленные там лучники вскоре рассеяли смутьянов.

Старик ни разу не позволил Талли или Смедзу выйти из гостиницы.

С наступлением темноты на улицах прибавилось хаоса и буйства. Избиваемые войска утрачивали дисциплину, срывали злость на ком попало. Молодежные банды жгли, рушили, грабили. Кое-кто не упустил возможности свести давние счеты. Сказалась и высочайшая в мире плотность населения колдунов. Эта публика не пожелала остаться в стороне. Чародеи решили объединиться и уничтожить самых опасных соперников.

Они сбились в толпу и пошли охотиться на Осеннюю Паутинку и Паучью Шелковинку. На этот раз штурмующим удалось прорваться, они перебили отряд телохранителей. Одна из близнецов была ранена, а может, и убита. Похоже, весь центр Весла был охвачен огнем. Вместе с новостями распространялось сущее безумие. Складывалось впечатление, что в городе все воюют против всех.

Колдуны разделились и накинулись друг на друга.

Прежде хаос не особо посягал на окрестности «Черепа с костями». Но сейчас он подкрадывался, давая знать о своем приближении грохотом, треском, звоном и воплями.

– Здесь нам оставаться нельзя, – сказал Смедз.

Рыба удивил его тем, что не стал спорить.

– Ты прав. Надо убираться, пока не поздно. Берем хабар, и ноги в руки.

Талли слишком испереживался, чтобы упрямиться.

Задержавшиеся в гостинице жильцы тупо смотрели, как они выскальзывают за дверь один за другим.

Без особых приключений за полчаса они добрались до полуразрушенного подвала не далее чем в сотне ярдов от места гибели Тимми Локана и укрылись в темноте. Охватившее город безумие нисколько не интересовалось той частью Весла, которую уже обглодало до костей воинство Хромого.

– Конца и края нет этому кошмару, – сетовал встревоженный Боманц. – Боюсь, резня не прекратится, пока в живых не останется кто-нибудь один.

– Лучше сказать, пока в живых не останемся только мы, – вставил Ворон.

Мы прятались на колокольне старого храма, меньше чем в полете стрелы от Гражданского дворца. Можно было высунуться и полюбоваться, как этот дворец горит, вот только не возникало у меня такого желания. Никто не должен знать, где мы засели. И благодаря колдуну еще ни одна живая душа не набрела на нас.

– Считаешь, это вина клина? – спросил я.

– Это его влияние. И чем больше зла вокруг него творится, тем гуще миазмы безумия.

– Интересно, почему же мы пока ни об кого не рассадили кулаки?

Происходящее огорчало Душечку. Но похоже, только ее одну. Остальных всего лишь пугало. Нам хотелось держаться в стороне от пожара, пока он не погаснет.

Наверное, она бы что-нибудь предприняла, если бы могла.

– И как же мы поступим? – спросил я. – Так и будем сидеть?

Мне не давала покоя мысль: что, если буча доберется до холерного карантина?

– Есть интересные идеи? – спросил Ворон.

– Нет.

Ночью наши ходили на разведку, но от нее не было никакого проку. Хотя нет, прок был: мне удалось пару часов поговорить с Душечкой в спокойной обстановке: Молчун и Ворон не сверлили меня злобным взглядом.

Но я себя чувствовал как стервятник, до того уставший ждать, когда кто-нибудь умрет, что сам уже готов убивать.

– Надо решить, как действовать, если будет прорыв, – сказал Боманц.

– Спорим, первыми там окажутся люди, знающие, где спрятан клин?

– Если он начнет двигаться, об этом узнают все. Хотя нет, не станут они его перемещать. Зачем? Лежит себе, и пусть лежит. Разве что его кто-нибудь найдет. Их только одно должно заботить: как дожить до того момента, когда клин можно будет продать.

– С чего ты взял, что они хотят его продать?

– Если бы могли его применить, уже бы это сделали.

А что, разумно. Бандиты именно так бы и поступили.

– Тогда почему не пытаются его забрать?

– Потому что все подонки, которые сюда сползлись, рассчитывают отобрать у них добычу и сбежать от конкурентов.

Я решил вздремнуть. Все эти разговоры ни к чему не ведут. Тут совершенно нечего делать – только трепаться да ждать детищ равнины Страха с вестями. А являются эти детища не в назначенный срок, а когда им заблагорассудится. У них ведь мозги по-другому устроены, и некоторые твари совершенно не чувствуют времени.

А будь они чуто́к поответственнее, возможно, Вертун Ослиный Елдак, выглянув наружу, не был бы так изумлен.

– Ребята, вы только гляньте!

Мы столпились возле него. И увидели совершенно новый поворот событий.

В город пожаловали гости.

На площадь перед Гражданским дворцом вкатилась черная карета. Влекла ее четверка черных лошадей. Окружив ее, ехали шесть всадников в черном, на вороных скакунах. Следом топал батальон пехоты. Понятное дело, эти солдатики, все как один, тоже вырядились в черное.

– Мать честная! – пробормотал я. – Откуда они взялись?

– Исполнилось твое желание, колдун, – сказал Ворон.

– В смысле?

– Башня заинтересовалась здешними делами.

Кто-то положил руку мне на плечо. Душечка. Я сместился, пропуская ее к окну.