– Ты знаешь, что это? – спросил он.

– Да. Кора почернела, словно ее держали в огне.

– Это означает болезнь, смертоносную болезнь, от которой уже кто-то умер. Люди страшатся таких болезней, а сангайи знают, что в этом месте путники обычно разбивают лагерь. Эти знаки положены не для того, чтобы просить о помощи, а для того, чтобы предостеречь людей, которые намереваются идти в ту сторону.

– О нет, Талут! Я должна идти. Вы можете не ходить туда, но я должна. Я ведь могу быстро съездить к ним на Уинни.

– И что же ты скажешь, добравшись до них? – спросил Талут. – Нет, Эйла. Они не примут твою помощь. Тебя никто не знает. Тем более что они даже не мамутои, они принадлежат к племени сангайи. Мы уже обсуждали это, зная, что ты в любом случае захочешь добраться туда. Мы решили, что нам следует зайти к ним, и мы сделаем это вместе с тобой. Я думаю, что благодаря лошадям мы доберемся туда за день, а не за два.

* * *

Солнце уже плавно скользило за горизонт, когда отряд путешественников, два дня назад покинувших Львиную стоянку, подошел к широкой и быстрой реке, чей высокий берег круто поднимался вверх футов на тридцать, завершаясь просторной и ровной террасой, где раскинулось большое поселение. Мамутои остановились, когда поняли, что их заметили. Несколько человек из племени сангайи изумленно посмотрели на подошедший к их стоянке отряд и бросились бежать к одному из жилищ. Вскоре оттуда вышли женщина и мужчина. Их лица были натерты мазью с красной охрой, а головы посыпаны пеплом.

«Слишком поздно», – подумал Талут, приближаясь к стоянке сангайи вместе с Тули, а за ними следовали Неззи, Эйла и Мамут, восседавший на спине Уинни. Было понятно, что хозяева прервали какую-то важную церемонию. Когда гости оказались примерно в десяти футах от них, мужчина с раскрашенным лицом поднял руку, предупреждающе повернув ее ладонью наружу. Это был явный сигнал остановиться. Он заговорил с Талутом на своем языке, в котором Эйла, однако, уловила нечто знакомое. Ей показалось, что она даже кое-что понимает, – возможно, в языке сангайи было определенное сходство с языком мамутои.

– Зачем Львиная стоянка племени мамутои пришла к нам в такое время? – сказал мужчина, переходя на язык мамутои. – Смертоносная болезнь и великое горе поселились на нашей стоянке. Разве вы не видели предупреждающие знаки?

– Да, мы видели эти знаки, – ответил Талут. – Мы пришли вместе с дочерью очага Мамонта, искусной целительницей. К нам заходил гонец Лудег, который останавливался у вас несколько дней назад, и рассказал о вашем несчастье. Мы собирались идти прямо к месту Летнего схода мамутои, но Эйла, наша целительница, хотела зайти к вам и предложить помощь. Среди вас есть наши родственники. Поэтому мы пришли.

Мужчина взглянул на стоявшую рядом с ним женщину. Ее скорбь была так велика, что она с трудом смогла овладеть собой.

– Слишком поздно, – сказала она, – они умерли. – Голос ее сорвался на стон, и она зарыдала от горя. – Они мертвы. Мои дети, моя плоть и кровь, моя жизнь, они мертвы.

Два человека из племени сангайи приблизились к женщине и, взяв ее под руки, увели в дом.

– Моя сестра в великой печали, – сказал вождь сангайи. – Она потеряла двух детей, дочь и сына. Девочка уже почти достигла зрелости, а сын был на несколько лет моложе. У нас большое горе.

Талут сочувственно покачал головой:

– Это действительно огромное горе. Мы скорбим вместе с вами и готовы предложить любую помощь. Если это не противоречит вашим традициям, мы хотели бы остаться до того часа, когда они будут возвращены в лоно Матери Земли.

– Мы ценим вашу доброту и всегда будем помнить о ней, но болезнь еще не покинула нашу стоянку. Оставаясь с нами, вы подвергаетесь опасности. Вы уже подвергли себя опасности, подойдя к нашей стоянке.

– Талут, спроси, не могу ли я осмотреть больных людей. Возможно, я сумею вылечить их, – тихо сказала Эйла.

– Да-да, Талут. Спроси, не разрешат ли они Эйле осмотреть больных, – добавил Мамут. – Тогда, я думаю, она сможет сказать, опасно ли нам оставаться здесь.

Мужчина с раскрашенным охрой лицом потрясенно уставился на старика, сидевшего на лошади. Он удивился, едва только увидел этих лошадей, однако старательно скрывал свое удивление, к тому же большое горе подавило все иные чувства, и он, уняв любопытство, разговаривал с ними от своего имени и от имени своей сестры, второго вождя этой стоянки.

– Как же этому человеку удалось сесть на лошадь? – вырвалось у него. – Почему так спокойно ведет себя эта лошадь? И та, другая лошадь, что стоит позади вас?

– Это долгая история, – сказал Талут. – Этот наездник – наш Мамут, а лошади слушаются нашей целительницы. В свое время мы будем рады рассказать вам обо всем, но сначала Эйла хотела бы взглянуть на ваших больных. Возможно, ей удастся исцелить их. Она скажет нам, силен ли еще зловредный дух и сможет ли она подавить и обезвредить его. Тогда мы поймем, можно ли нам остаться с вами.

– Ты говоришь, она сведуща в целительстве. Вероятно, я должен верить тебе. Если уж она смогла овладеть духом лошадей, то должна иметь могущественный дар. Мне надо обсудить твое предложение с моими людьми.

– Постой, у нас есть еще одно животное, о котором тебе следует знать, – сказал Талут и добавил, поворачиваясь к Эйле: – Позови его.

Волчонка было поручено держать Ридагу, но, когда Эйла свистнула, зверь мигом вывернулся из его рук, так что мальчик и глазом не успел моргнуть. Вождь сангайи и стоявшие рядом с ним соплеменники изумленно смотрели на бегущего к ним молодого волка, но они еще больше удивились, когда он остановился у ног Эйлы и, задрав морду, вопросительно посмотрел на нее. По ее команде зверь лег на землю, но хозяева поселения явно забеспокоились, видя, как Волк настороженно посматривает на них.

Тули, внимательно наблюдавшая за реакцией племени сангайи, быстро сообразила, какое огромное впечатление произвели эти послушные животные. Они значительно повышали как достоинства общающихся с ними людей, так и могущество Львиной стоянки в целом. Мамут завоевал уважение уже одним тем, что восседал на спине лошади. Сангайи бросали на него настороженные взгляды, а к его словам отнеслись с почтительным уважением. Но Эйла явно произвела самое большое впечатление, поскольку они смотрели на нее не только с почтением, но и с благоговейным страхом.

Тули понимала, что сама она просто успела привыкнуть ко всему этому, и отлично помнила то