Наконец по толпе пробежал взволнованный шепот: «Идет, идет…», и Нура увидела Салиха, парикмахерская которого находилась неподалеку от лавки Элиаса, торговца сладостями. Это был высокий, худой мужчина, всегда аккуратно выбритый, с напомаженными и зачесанными назад волосами. На работе он носил белый халат и держал в своем салоне пять канареек, которые хором выводили трели. Нура видела, как в отсутствие посетителей он изображал дирижера своей маленькой капеллы.

Почтительно кивая в ответ на приветствия мужчин, господин Салих с чемоданчиком в руке прошел в конец внутреннего двора. Только теперь Нура заметила там бледного мальчика в разноцветной одежде. Дети в толпе гостей пытались пробиться вперед, чтобы лучше видеть его. Он был не намного старше их.

— Оставайся здесь, — велела мать Нуре, которая вместе с Надией протискивалась сквозь ряды взрослых, двигавшихся степенно и на почтительном расстоянии друг от друга.

Однако вскоре девочка оказалась в первом ряду.

Какой-то мужчина, вероятно дядя мальчика, попросил детей отойти на несколько шагов, чтобы не мешать работе парикмахера.

— Не бойся, — сказал Салих мальчику. — Я просто хочу посмотреть, какой ты стал большой, чтобы сшить тебе рубашку и брюки.

— Почему шить рубашку и брюки должен господин Салих, а не портниха Далия? — спросила Нура Надию.

Но та не слышала ее вопроса, направив свое внимание на человека, которому парикмахер, как видно, поручил снять мерку для обуви. Это был тот самый мужчина, который только что просил детей немного разойтись. Сейчас он подошел к уже плачущему мальчику, наклонился и обеими руками ухватил его за ноги, так что теперь тот не мог сдвинуться с места. Взрослые, как по команде, принялись громко петь и хлопать в ладоши, чтобы заглушить его крики. Нура слышала только, как несчастный звал мать.

Салих достал из чемоданчика острый нож. Мальчик рядом с Нурой застонал, обеими руками схватился за пах, как будто почувствовал там боль, и отступил в задние ряды. Что именно отрезал Салих, Нура так и не поняла, но истязуемый жалобно стонал. Оглянувшись, она увидела, что из детей в первом ряду остались только она да еще один побледневший юноша. Даже Надия ушла назад.

Вскоре две женщины возложили на голову мальчика венок и одарили его деньгами. Тот стоял бледный как смерть посреди всеобщего ликования. Нура погладила мальчика по руке, когда его уносили отдохнуть на второй этаж. Страдалец взглянул на нее мутными глазами и чуть заметно улыбнулся.

В первый день занятий девочек провожала мать Нуры. Потом они добирались до школы самостоятельно. В трамвае Надия обычно безучастно смотрела в окно. Для Нуры же каждая поездка оборачивалась незабываемым приключением.

Надия была тихая, полноватая девочка с рыжими волосами. Она не любила ни книг, ни школу. Уже в семь лет Надия мечтала выйти замуж и родить тридцать детей. Она никогда не принимала участия в развлечениях одноклассниц, считая их слишком детскими. Нура же, напротив, никогда не упускала возможности поиграть.

Кроме прыжков через скакалку, ей нравились прятки. Ее отец считал, что эту игру изобрели Адам и Ева, когда прятались от Всевышнего, отведав запретного плода. И когда Нура пряталась, она всегда воображала себя Евой, которую ищет не кто иной, как сам Господь Бог.

Еще одну любимую Нурой игру придумала Ханан, умная девочка из их класса. Двое играющих становились друг против друга. Один защищал женщин, другой — мужчин. Первый перечислял, что есть плохого и злого в мужчинах, второй парировал каждую реплику контраргументом о женщинах.

— Черт и гроб — слова мужского рода, — говорила первая девочка.

— Вина и чума — женского, — отзывалась вторая.

— Зад и вонючий газ из него — мужского рода.

— Преисподняя и крыса — женщины.

И так продолжалось, пока одна из играющих не ошибалась или слишком медлила с ответом. За соблюдением правил следила третья девочка, судья. Если в течение достаточно долгого времени победительницы не выявлялось, судья поднимала руку и поворачивала ладонь тыльной стороной. Это означало начало следующего раунда, в котором перечислялись только хорошие качества.

— Луна и звезды — женщины, — говорила первая.

— Океан — мужчина, — вторила другая.

— Добродетель тоже женского рода, — объявляла первая.

И так продолжалось до победы одной из сторон или очередной смены светлых красок на темные.

Надия не находила в этом состязании никакого удовольствия. Она с трудом дотянула до пятого класса, а потом ушла из школы, еще больше располнела и в шестнадцать лет вышла замуж за своего кузена, адвоката, который на сумму выкупа, заплаченную за Надию его богатым отцом, мог бы открыть новый современный офис. Впоследствии Нура узнала, что детей у Надии не было. Однако муж не хотел с ней разводиться, как того требовал обычай. Он любил ее.

С шестого класса Нура стала ездить в школу одна, почти не ощущая отсутствия Надии.

Ей нравились кондукторы в великолепных серых мундирах и с ящичками для билетов. Контролер, появлявшийся на маршруте раз в неделю и вежливо спрашивавший у пассажиров проездные документы, носил темно-синюю форму. Он выглядел как король и сверкал золотыми кольцами на пальцах, поэтому Нура долгое время принимала его за владельца трамвая.

Через две остановки после Нуры в трамвай входил пожилой господин благородной наружности в черном костюме. На вид ему было за семьдесят. Всегда аккуратно одетый, высокий и худощавый, он имел при себе изящную трость с серебряным набалдашником. Вскоре Нура узнала, почему ни кондуктор, ни контролер не требовали билета у барона Грегора. Он был сумасшедший. Старик не сомневался в том, что ему суждено открыть тайну царя Соломона. И как только он узнает ее, станет королем Вселенной. А пока все должны звать его просто бароном. Барон Грегор был армянин и жил один, без жены и сына, известного в Дамаске часовщика и ювелира.

День-деньской барон носился по городу и раздавал направо и налево должности в государствах, которые со временем перейдут в его руки. Если кто-нибудь из прохожих кланялся ему и называл «ваше превосходительство», старик расплывался в улыбке.

— Жалую тебе Египет и Ливию в придачу, — объявлял он, хлопая притворщика по плечу.

С него не требовали денег ни в ресторанах, ни в кафе, а в киосках он просто так брал самые дорогие сигареты.

— Для вас, господин барон, совершенно бесплатно. Но не забудьте и о моей скромной персоне, когда выведаете эту тайну, — говорил ему продавец.

— Разумеется, дорогой, — отвечал ему старик. — Вы будете печатать деньги. А вечером после работы сможете и для себя состряпать пару лишних купюр.

Позже Нура узнала от отца, что сын-ювелир каждую неделю оплачивал эти подарки. При этом продавцы и хозяева ресторанов и кафе часто предъявляли ему заниженные счета, потому что уважали безумца за доброту и вежливость.