Элай переводит взгляд между ними.

— Мы не хотим никому причинять неудобства…

— Всё в порядке, — объявляю я, не сводя глаз с Джонатана.

Всё правда в порядке. Ничего страшного. На самом деле, это отличная возможность доказать, что вся эта чушь с бушующим либидо — всего лишь чушь. Я собираюсь тридцать минут ехать в машине Джонатана Фроста обратно до города и не растаю в возбуждённую лужицу, тем самым доказав нам обоим, какой крутой я могу быть. Круче только яйца.

— Тогда решено, — говорит им Джонатан. Он кладёт руку мне на спину, направляя меня перед собой. Я втягиваю воздух, потому что, чёрт возьми, как же это приятно — чувствовать тепло его прикосновений, просачивающееся сквозь моё пальто. Я слегка прижимаюсь к нему, как кошка, льнущая к ласковой руке. Это не сулит ничего хорошего для плана «круче только яйца».

Мы стремительно проносимся мимо Люка и Элая.

— Э-э, пока? — я оглядываюсь через плечо и вижу их двоих, улыбающихся и выглядящих раздражающе довольными. — Два ходячих кошмара, — бормочу я.

— И не говори, — протягивая руку мимо меня и открывая для нас дверь вестибюля, Джонатан указывает брелоком на надёжный, непримечательный чёрный внедорожник, который послушно подаёт два звуковых сигнала, когда он открывает дверцы.

Когда я подхожу ближе, то понимаю, что это не один из тех низких кроссоверов, маскирующихся под внедорожник. Тут настоящее шасси грузовика, высокое и внушительное.

— Ого, такой большой, — как только это слетает с моих губ, я понимаю, как это звучит. Я бросаю взгляд на Джонатана. — Клянусь, я не хотела, чтобы это прозвучало двусмысленно.

— Я бы и не подумал, — вот только Джонатан снова почти улыбается, опустив глаза в землю, и прочищает горло.

Затем он открывает мою дверцу и протягивает мне руку. Я смотрю на неё в замешательстве. Ему это не нравится.

— Господи, Габби. Я не плюнул себе на ладонь. Это просто протянутая рука.

Я никогда не слышала, чтобы он произносил моё имя, которым меня называют все остальные. Я не уверена, что чувствую по поводу того факта, что моя кожа вибрирует, а к щекам приливает тепло, и звук моего имени на его губах эхом отдаётся в снежной тишине. «Габби».

Наши взгляды встречаются.

Кончики моих пальцев на дюйм приближаются к его протянутой руке.

Я не знаю, зачем я это делаю. Я не знаю, как остановиться.

— Почему? — тихо спрашиваю я.

С неба сыплется снег, припорашивающий тёмные волосы Джонатана и его полночно-чёрную куртку. Его кадык судорожно дёргается, затем он говорит:

— Просто мне захотелось.

Вряд ли это можно назвать ответом, но, по-видимому, для меня этого достаточно. Потому что каким-то образом я обнаруживаю, что мои кончики пальцев дотрагиваются до него, скользят по мозолям и грубой коже, пока наши ладони не соединяются.

Воздух вырывается из моих лёгких. Его хватка тёплая и крепкая, когда он помогает мне забраться на сиденье, и как раз в тот момент, когда я говорю себе, что нет, это не какой-то момент, когда Дарси-подсаживает-Элизабет-в-карету-и-мир-накреняется-на-своей-оси, его большой палец касается тыльной стороны моей руки. Очевидно, между этим местом и каждой эрогенной зоной моего тела есть нервная магистраль, потому что я плюхаюсь на своё сиденье, как тряпичная кукла, и барабанная дробь желания отдаётся в моих конечностях.

Если Джонатан и чувствует что-то близкое к тому, что я только что испытала, он этого не показывает. Его маска непроницаемо, черты лица невозмутимы, пока он закрывает мою дверцу.

«Что там было насчёт того, чтобы не растаять возбуждённой лужицей? — маленький дьяволёнок на моём плече хихикает, рисуя вилами пламя в воздухе. — Ты так вожделеешь его».

Ангел с другой стороны от меня бросает на дьявола чопорный, укоризненный взгляд. «Она должна испытывать вожделение к Мистеру Реддиту».

Внутренне негодуя, я смотрю вперёд, на кружащийся снег за окном машины. Меня бесит, что и ангел, и дьявол правы. Меня бесит, что я хочу вожделеть Мистера Реддита, а вместо этого Джонатан Фрост превратил меня в горячее, похотливое месиво, хотя он сам такой же хладнокровный и спокойный, как всегда.

Но пока я наблюдаю, как он обходит машину, и его длинное, широкое тело окутано вихрем быстро падающего снега… его рука напрягается, а затем сжимается в жестокий кулак.

Может, в конце концов, кто-то не так уж и равнодушен.

Самодовольная от удовлетворения, я смачиваю большой и указательный пальцы, затем тушу пламя, полыхающее в воздухе, потому что если он испытывает такое же сильное вожделение, как и я, значит… ничья. Или что-то в этом роде.

Крошечный дьявол на моём плече хмурится. Ангел одобрительно сияет.

Джонатан рывком открывает свою дверцу, затем проскальзывает внутрь. Нахмурившись, он снимает блокировку с телефона, затем нажимает на значок приложения, которого я не вижу. Поэтому я слегка вытягиваю шею.

— Перестань подглядывать, Габриэлла.

Я отвожу взгляд, покрасневшая и смущённая.

— Ты практически показывал его мне.

— Не было такого.

— Было такого.

— Было такое, — поправляет он.

— Уууф! — я вскидываю руки, затем тянусь к дверной ручке. — Я пойду домой пешком.

Замки дверей машины щёлкают. Я медленно поворачиваюсь к нему лицом.

— Вот так я и умру, да?

Джонатан трёт лицо, после чего его руки опускаются на колени. Он поворачивает голову и пристально смотрит на меня.

— Габриэлла.

— Джонатан.

— Пожалуйста, не угрожай, что пойдёшь домой пешком по снегу. И не шути о том, что я убью тебя, — он тянется к центральной консоли и открывает крошечную дверцу, демонстрируя небольшой запас… конфет?

— Ты кто? — спрашиваю я, наблюдая, как он ловко разворачивает две маленьких конфетки с арахисовым маслом, а затем отправляет их себе в рот.

— Джонатан Фрост, со-управляющий, которого ты любишь ненавидеть. Я думал, мы уже констатировали этот факт, — оживлённо жуя, он нажимает кнопку, чтобы завести машину.

— У тебя в машине есть конфеты, — меня охватывает дрожь. Мои зубы начинают стучать. — Ты ешь с-сахар? И получаешь от этого удовольствие?

— Я мужчина, полный тайн, Габриэлла. Угощайся.

Я смотрю на консоль. Там…

— М-мятный M&Ms? — мои зубы стучат так сильно, что я едва выговариваю слова.

— Всё твоё, — он включает обогрев моего сиденья, затем увеличивает температуру и направляет все вентиляционные отверстия в мою сторону.

Моё нутро совершает тревожный кульбит. Он заметил, что мне холодно. Он следит за тем, чтобы мне было тепло.

— Тебе они не нравятся?

— Ни капельки, — говорит он. — Мятный шоколад отвратителен.

— Тогда почему у тебя есть мятный M&Ms?

Джонатан снова откидывается на спинку сиденья и проводит рукой по волосам, сильно дёрнув пряди и стиснув челюсти, пока, наконец, не говорит:

— Потому что я увидел их