— А какая у него биография! В шестнадцатом командовал наследника цесаревича полком, что входил в состав Уссурийской конной дивизии генерала Крымова, назначался дежурным флигель-адъютантом к его императорскому величеству. Детство и юность провел на Дону. В японскую сражался в рядах Забайкальского казачьего полка... Человек неукротимой решимости! В тот самый день, когда ему стало известно, что верховным главнокомандующим назначен какой-то прапорщик Крыленко, он тут же решил оставить армию. Каково?

Волобуев снова передохнул, вытер пот со лба огромным платком.

— А вот вам конкретный фактик, послушайте. После Февральской было. Как-то казачки изволили ослушаться. Приказано было погрузить казачью бригаду в эшелон и направить в Одессу. А комитетчики — на дыбы. Петр Николаевич незамедлительно: подать автомобиль! И — в бригаду, самолично. Казачки толпятся во дворе штаба дивизии. Петр Николаевич к ним: «Здорово, молодцы казаки!» Молчат. Комитетчик наглеет: «Господин генерал, я должен вам заметить, что здесь нет ни молодцов, ни казаков, здесь есть только граждане». И что же думаете? Петр Николаевич спокойненько так произносит: «Вы правы, мы все граждане. Но то, что мы граждане, не мешает мне быть генералом, вам — комитетчиком, а им — молодцами казаками. Что они молодцы, я знаю, потому что водил их в бой, что они казаки, я тоже знаю, я сам командовал казачьим полком, носил казачью форму и горжусь тем, что я казак». И тут же — со значением: «Здорово еще раз, молодцы казаки!» В ответ — громовое: «Здравия желаем, ваше превосходительство!» Ну как?

Волобуев замолк и с видом победителя посмотрел на художника. Потом продолжал тоном заговорщика:

— На днях Петр Николаевич соизволит быть в одном общественном месте. В каковом точно — извещу вас позже. Очень даже необходимо вам его лицезреть. Чтобы настроиться. А пока что отдыхайте, набирайтесь сил и вдохновения. Без оного даже я работать не могу.

Волобуев хлебнул из хрустального стакана воды, тщательно вытер салфеткой по-женски яркие губы, повелительно нажал кнопочку. Влетел все тот же поручик.

— Голубчик, — просительно, будто к старшему по званию, обратился к нему Волобуев, — помогите мне.

— Мольберт, кисти, краски, комната, паек, — все готово, ваше высокоблагородие! — отчеканил поручик с той ошеломляющей радостью, какая означает, что достать все это и вообще все то, что прикажет полковник, — сущий пустяк и даже превеликое удовольствие.

— Спасибо, голубчик! Ты убежден, что господин Крушинский останется доволен?

— Так точно!

— И за то спасибо. А теперь, голубчик, проводи господина Крушинского на его квартиру. Будем отныне называть ее мастерской. И быстренько переодень. Все это, — Волобуев брезгливо ткнул массивным указательным пальцем в военную форму Крушинского, — выкинуть к чертям собачьим, это ж надо так вырядить самого, можно сказать прямого наследника Левитана. Подбери, голубчик, хороший модный костюм. И для работы что-либо удобное. Вели доставить ему продукты, видишь, он при мне стесняется кушать. И приставь ему в помощь, а также для воодушевления Анфису Дятлову. Я вам уже изволил намекать о ней, — осклабился Волобуев. — Век не забудете мою предусмотрительность. Как поведет своими карими разбойными глазищами — мертвый из могилы выпрыгнет. Незамедлительно.

— А винтовка? — растерянно и невпопад спросил Крушинский.

— Ваше оружие — кисть, — жестко отчеканил Волобуев. — Кисть — и ничего более! Винтовочку вашу пристроим, не переживайте. А вечерком, этак часиков в шесть, я за вами пришлю. Подождите минуточку в приемной.

Когда Крушинский вышел, прикрыв за собой дверь Волобуев почти вплотную подошел к поручику, притянул его за ремень портупей к себе и отчетливо, по слогам, проговорил в подставленное с готовностью ухо:

— За этим художничком — от слова «худо» — смотреть в оба! За каждым его шажком! Ловить каждое его словечко! На лету! С пылу с жару! С кем начнет снюхиваться — фиксировать! Очень он нам сейчас нужен будет, этот маленький Левитанчик, очень, голубчик!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Илья Шафран был в большой обиде на свою молодость. Это же надо судьбе так все подстроить, что в самый разгар революции, когда не было ничего важнее, чем защитить ее от всяческой контры, он, Илья, выглядел совсем как желторотый птенец, которому нельзя было доверить сколько-нибудь ответственное задание. Илья пытался отпустить усы на манер Шорникова, но они, как назло, отказывались расти, а черный пушок над верхней цвета спелой клюквы губой выглядел как откровенная насмешка.

Стараясь быть солиднее, Илья украдкой отрабатывал перед старинным, выволоченным из какого-то купеческого особняка зеркалом суровый вид, хмурил ершистые брови, сгонял с лица навязчивую улыбку. Илья любил заниматься самобичеванием, мысленно истязал себя, обвиняя в том, что не умеет достигать цели с той стремительностью, с какой ее достигали его сверстники на дорогах гражданской войны.

Его ценили за острый ум, находчивость, смелость, умение фантастически ловко и правдоподобно разрабатывать легенды. Шорников использовал это качество молодого сотрудника и каждый раз, выслушав от него один из вариантов легенды, предназначенной для разведчика, засылавшегося в деникинский тыл, мысленно восхищался логикой и предусмотрительностью Ильи, а вслух лишь бросал коротко и многозначительно:

— Ну-ну... Посмотрим, как сказал слепой. И так далее.

Илья, принимая эту фразу как выражение сомнения, начинал с жаром доказывать свою правоту, а Шорников с ехидцей охлаждал его:

— Жизнь, она похитрее твоих придумок. Она такое может вывернуть — сам бог Саваоф затылок чесать будет.

— Уж лучше пусть чешет пятку, — пытался свести разговор к шутке Илья.

Но Шорников шуток не принимал. Вызвав к себе Шафрана, он, на этот раз без длинных предисловий, сухо изложил суть дела.

— Наши готовятся к наступлению в районе Курганной, — сказал он, вертя перед собой очки. — А в Армавире у беляков бронепоезд.

— Понятно, — живо отозвался Илья. — Этот бронепоезд необходимо парализовать.

— Да ты погодь. Я еще не зануздал, а ты уже скачешь. Ясно, что парализовать. А как? Лучше всего взорвать бы этого паразита.

— Зачем взрывать? — изумился Илья. — Это абсолютно нереально.

— А как? Пушкой его сковырнуть? Так он ее не подпустит — кругом, сколько глаз берет, степь.

— А мы его без единого выстрела! Без единой капли крови! — весело воскликнул Илья. — Он у нас с места не сдвинется, будет стоять