– И себя! Знаешь, как приятно видеть тебя такой, с сияющими глазами… Я великий стратег!

– Теперь это неоспоримо.

– А жить где собираетесь?

– Пока решили на даче. Сперва не хотели, а потом Иван Тимофеевич сказал…

– Это не обсуждается, да?

– Точно! И знаешь, мне так это нравится! Не обсуждается, и все. А там хорошо, на даче…

– Да, по-моему, тебе с ним сейчас везде будет хорошо, хоть на Луне.

– Похоже на то.

– А бабуле скажешь?

– Скажу, конечно. Ну, может, не сразу… Понимаешь, он сегодня улетел на несколько дней. Вот вернется, тогда и представлю его ей.

– Бабуле он понравится. Шикарный мужик, особенно в форме.

– Пашка, а ты видал его парадный мундир?

– Ага! Впечатляет… Надежда Мартыновна так им гордится! Знаешь, из вас клевая пара получится. Боевой генерал и настоящий индеец! Я в тебе не ошибся, тетка! Только настоящий индеец может так… с бухты-барахты…

– Со всей дури, как говорил твой дед.

– Да, круто! Слушай, по-моему, тебе пора уже помириться с мамой, ну что это? Такие дружные были сестры, горой друг за дружку… Бредятина какая-то.

– Да я не против, но первый шаг делать не стану.

– А хочешь, она сегодня же к тебе примчится или уж во всяком случае позвонит?

– Ты хочешь сказать ей про генерала?

– Точно. Верняк подействует.

– Да нет, пока не стоит. Сначала я скажу маме.

– Ну, как хочешь, дело твое. Ух, тетка, ты теперь будешь генеральша? Круто!

Иван Тимофеевич маялся. Долгий перелет с коллегами. Не хотелось сейчас слушать профессиональные разговоры, грубые шуточки, дурацкие анекдоты. Хотелось закрыть глаза и вспоминать, буквально по минутам вспоминать… Боже, какая женщина! Ни капли фальши. Никакого дурацкого жеманничанья. И как она вдруг там, у лифта, сказала: «Я люблю тебя!» И ведь ей на самом деле от меня ничего не нужно… кроме любви… Господи ты боже мой, оказывается, она все-таки бывает, любовь… И я точно знаю, если завтра меня разжалуют и зашлют куда-нибудь в задницу мира, она не задумываясь поедет за мной. Все бросит и поедет. Я проснулся утром, чувствую, она на меня смотрит. И на лице у нее… такая нежность… я чуть не умер от счастья… И не наводила тень на плетень, сразу сказала, что не может иметь детей… Что ж делать, значит, не судьба. И права она, трижды права, у меня есть дочь, есть внучка и могут быть еще внуки, а я буду просто наслаждаться тем, что у меня есть моя Лада. И даже мама ее одобрила, это просто удивительно… да нет, чему удивляться, мама своим материнским сердцем почувствовала, что эта женщина любит ее Ванечку.

– Ваня, ты что? – толкнул его в плечо Устюжанин. – О чем задумался, детина?

Михаил Борисович любил говорить фразами из песен.

– Ох, Миша, голова что-то раскалывается.

– Не надо врать своим ребятам! У тебя на губах играла такая блаженная улыбка, как будто тебе снилась какая-то сладкая телочка.

Генералу Столетову захотелось немедленно придушить старого друга. Какая пакость – сладкая телочка!

Он так свернул глазами, что Михаил Борисович даже крякнул.

– О, кажись, тут большое светлое чувство? Ты ли это, Ваня?

– Умолкни!

– Да ладно, Вань, поделись со старым другом. Кто она? Где взял?

– Не обсуждается!

– Вона как? Так, может, выпьем за твою кралечку?

– Миш, тебя сразу послать?

– Ну ладно, я уж понял. Она была мечтой поэта!

– Да пошел ты…

– Я бы пошел, но куда в самолете пойдешь?

Иван Тимофеевич только рукой махнул и снова закрыл глаза. Лада… Странно, все эти Мишины выражения – сладкая телочка, кралечка… Никогда они меня не задевали, не казались невыносимо пошлыми. А сейчас просто выть от них хочется. Или дать в морду. Как ей все это не подходит… Она такая… горячая, обжечься можно, и нежная… а какая у нее кожа… Я недавно был в гостях, а там как раз завели котенка породы скотиш-фолд. Я взял его на руки и поразился, какая у него тонкая и нежная шкурка… Как кожа у моей Лады… Нет, об этом сейчас нельзя думать… Опасно! А вот мой водитель, Никита Филиппыч, когда мы высадили Ладу у ее работы, вдруг подал голос:

– Поздравляю, товарищ генерал! Высшей пробы женщина.

Я поразился точности определения. Именно что не сладкая телочка, а женщина высшей пробы. Только мне бы еще со своей дурацкой ревностью совладать. Я ее ко всему миру ревную. И особенно к ее покойному мужу. Как подумаю, что она спала с ним, ласкала его, у меня в голове мутится. И я ведь не знаю, были там еще какие-то мужики… Наверняка, она такая… Кажется, ни один не может пройти спокойно мимо. Да ну, глупости! Как я смею даже думать так о ней? А я сам-то хорош! Сколько баб прошло через мою постель… Но теперь все! Мне теперь ни на одну и глядеть не хочется. Вон какие тут стюардессы, конфетки! Но не мои конфетки!

Генерал взглянул на часы. Лететь еще четыре часа, надо бы поработать. Он достал планшет. Но прежде чем погрузиться в дела, воровато оглянулся на Михаила Борисовича. Тот мирно спал. Иван Тимофеевич открыл фотографию Лады. Боже мой… И это моя женщина! Какая улыбка… Он загляделся на нее.

– Вань, это она и есть? – раздался тихий голос старого друга.

– Она. Только молчи.

– Да ты что! Вань, хороша! Одобряю. Вань, а где ты ее взял?

– Какая разница!

– Ну, я вижу, ты по серьезке… Жениться думаешь?

– Конечно.

– А сколько ей годков?

– Тридцать два.

Участливый спокойный тон старого друга вдруг пробудил в генерале острое желание говорить о Ладе. Мысли о работе вылетели из головы.

– Скажи, Мишка, ведь хороша?

– Да. Интересная женщина. Но не простая.

– Так и я не простой. Зачем мне простая?

– Ваня, это что… любовь? – каким-то даже благоговейным шепотом спросил Устюжанин.

– Любовь.

– Она замужем?

– Нет. Вдова.

– А чем занимается?

– Это она мою Лидку преобразила. Я пошел отнести ей цветы, и все. Пропал.

– С первого, как говорится, взгляда, что ли?

– С первого.

– У вас уже что-то было?

– У нас уже все было. Я вчера познакомил ее с мамой, и они сразу нашли общий язык. И Лидка в восторге. Вот такие дела, друг Миша.

– А у нее папа-мама есть?

– Есть мама. И старшая сестра. Но я пока еще ни с кем не знаком. Мама должна вернуться в Москву послезавтра.

– А жить где думаете?