Базальтовое святилище стояло обтёсанное со всех сторон и превращённое в куб, каменными корнями уходило глубоко в почву. Его стены сохраняли следы выверенной шлифовки, в длину достигали четырёх метров, в высоту – около двух. Ане пришлось потрудиться, чтобы вскарабкаться наверх. Самое интересное и загадочное скрывалось именно там. Верхнюю площадку куба покрывали высеченные по всей поверхности ячейки с узкими и потому осыпавшимися перегородками. В центре – самая большая, полутораметровая квадратная ячейка. По сторонам от неё – ячейки поменьше, квадратные и прямоугольные, а в двух углах святилища по диагонали – две башенки, каждую из которых венчала отдельная метровая ячейка. Дима посчитал башенки тронами для божеств, а ячейки – местом, куда новоприбывшие солярии складывали подношения. Артуро с Димой не согласился, но своих мыслей о кубе высказывать не стал – на Димины вопросы, как и Покачалов, ответил уклончиво, упомянув, что «подношения» на кубе сохранились странные. Артуро намекал на два одинаковых базальтовых шара размером с баскетбольный мяч; один из них лежал в центральной ячейке, а другой – рядышком, в малой квадратной ячейке.

Других следов, оставленных жителями Города Солнца, поблизости не нашлось. Аня не сомневалась, что истуканы и святилище – части одной головоломки. Подозревала, что её решение окажется простым в отличие от тех решений, что были у загадок Шустова-старшего, ведь солярии не могли тут использовать ни скрытые магниты, ни выдвижные механизмы, ни легкоплавкие металлы. Однако как именно подступиться к святилищу, Аня не представляла. Люди Скоробогатова первым делом обстучали куб, убедились, что полостей в нём нет. Святилище, как и угловатые Инти-Виракочи-Ямараджи, изначально представляло собой цельный останец. Сделав под него несколько подкопов, метисы обнаружили лишь необработанную поверхность уходящего в землю камня. Никаких тайников и скрытых подсказок. Подсказки лежали на поверхности. Оставалось придумать, как ими воспользоваться.

Присев на один из «тронов», Аня наконец успокоилась и зарисовала карту лагеря. Кайман в пойме продолжал биться на привязи, от кострового тента доносились голоса, округа гремела привычным шумом джунглей, однако Аня отстранилась от всего, сосредоточилась на влажном и потому легко рвущемся листке. Скетчбук – краткая летопись их с Димой и Максимом путешествия – был изрисован почти полностью.

Окончив карту, Аня подняла голову и от испуга вцепилась пальцами в края «трона». Скетчбук скользнул с коленей в центральную ячейку куба.

Шагах в десяти от святилища стояла старая туземка.

Смотрела прямиком на Аню. Не шевелилась.

Как и всегда, прикрытая лишь поясом и украшенная тыковками со вставленными в них перьями, женщина в последние дни красила свою кожу ярко-красной краской из семян ачиоте. Возможно, краска и раньше покрывала её тело, только быстро сходила под дождём.

Аня испуганно огляделась. Других людей поблизости не было. Аня подумала, что ненароком оскорбила туземку – забравшись на куб, совершила кощунство. Куб был отшлифован кем-то из соляриев, однако дикие индейцы вполне могли признать его своим тотемом или… что там бывает у диких индейцев? Впрочем, индианка смотрела без злобы – невидящим взглядом, скорее устремлённым сквозь Аню, чем на неё.

Кандоши и агуаруна нравились Ане. Она перезнакомилась с каждым из них. Наверное, первая из экспедиционной группы выучила имена нанятых Скоробогатовым индейцев и научилась произносить их без ошибок, с необходимой артикуляцией, чем всякий раз радовала даже обычно хмурого Титуса. Аня привыкла к странностям индейцев и находила их по-своему забавными. Например, агуаруна одну из сторон гамака подвешивали чуть ниже и ложились туда ногами; всегда спали с приподнятой над остальным телом головой. Ещё агуаруна считали, что слюна вредит организму, не глотали, сплёвывали её на землю. Зои называла их «профессиональными плевунами». Агуаруна в самом деле умудрялись плевать на три-четыре метра. Лёжа в гамаках, сплёвывали за пределы дождевого тента, отчего под конец ясного дня там скапливалась будто нарочно проведённая граница из слизи. Из других членов экспедиции разве что Баникантха с его бетелевой жвачкой мог тягаться с агуаруна в мастерстве выверенных плевков. Аня нашла подход даже к Сакеят, жене Титуса, долгое время смотревшей на Аню искоса, не подпускавшей к себе, а сейчас соглашавшейся изредка обмениваться с ней улыбками. Сакеят вообще недолюбливала женщин. Избегала Екатерину Васильевну, Зои, Лизу. Зато любила Артуро. Была очарована его белоснежной улыбкой – следила, как он пользуется зубной нитью, любовалась его очками и хромированной зажигалкой. Аня, несмотря на усталость и бессонницу из-за кошмаров, нашла в себе силы узнать каждого из индейцев. Она рассчитывала, что однажды это поможет им с Димой выжить, однако старой туземки боялась. Не приближалась к ней ни на шаг. Сказалось общее отношение к женщине, её дикарский облик, любовь к сырому мясу и, наконец, её поведение – гортанные призывы прекратить экспедицию, из-за которых сбежали двое кандоши.

С тех пор как разведчики агуаруна обнаружили базальтовые истуканы, индианка не произнесла ни слова. Успокоилась. Просто ходила по лагерю, время от времени пропадала, но неизменно возвращалась. К ней стали относиться как к приблудной собаке. Осмелев, посмеивались над ней, пытались обучить её испанскому, пробовали всучить всевозможные подарки – от пустых фантиков и обёрток до канцелярских скрепок. Туземка даже позволила доктору Муньосу осмотреть себя и хихикала, когда он принялся слушать её стетоскопом. Индианка больше не хватала никого за руки, не звала вернуться домой. Словно целью женщины было не допустить чужаков до капища на возвышенной луговине. Когда же люди Скоробогатова его обнаружили, расчистили от мелкой поросли, старая туземка смиренно приняла поражение. Не протестовала, когда Диас и Эрнандес взялись подкапывать куб, молча следила, как Артуро обшаривает углубления в истуканах. И всё же Ане было не по себе от взгляда женщины.

Подобрав скетчбук, Аня осторожно спустилась с куба. Обогнула его с другой стороны и быстрым шагом направилась в лагерь. Пошла вдоль берега пруда, неподалёку от места, где умирал кайман. К счастью, зверь, набираясь сил для очередного рывка, затаился в камышах. Не пугал Аню грохотом. Дал о себе знать, лишь когда она, миновав пустовавшие гамаки под одним из тентов, остановилась в проёме между двумя палатками: женской и хозяйственной. Отсюда взглянула на костровой тент. С облегчением обнаружила, что Егоров со скамейки ушёл. Дима теперь сидел с Зои, недавно вернувшейся после прогулки с Хорхе.

В хозяйственной палатке хранились провизия и всё экспедиционное снаряжение, если не считать металлических ящиков и сумок с оружием – их складывали отдельно, с личными вещами Аркадия Ивановича. Расспрашивать Лизу о содержимом металлических ящиков Аня не решалась. Зои чуть ли не каждый день выдвигала новые теории. Воображала, что в них хранятся деликатесы, которыми по ночам объедаются приближённые к Аркадию Ивановичу люди, и Илья Абрамович, разумеется, укладывает на колени столовую салфетку и чинно оттопыривает мизинец. Вчера Зои вовсе заявила, что в ящиках лежат высушенные головы врагов Скоробогатова – вроде голов, которыми, по словам Артуро, агуаруна ещё полвека назад увешивали свои пояса.