Дима долго не мог прийти в себя. Начал формулировать свои действия и мысли так, будто они написаны в приключенческом романе. Представил, что пишет книгу или даже лучше – пересказывает свою историю папе. Стоит в комнате на Соколе, смотрит на папу, потрясённого и вынужденного после первых же слов присесть на Димину кровать, поглядывает на солдатиков «Дракона» и рассказывает. Наслаждается победой. Знает, что сумел доказать папе его неправоту. Дима способен на многое, и папе придётся извиниться за последнее письмо, да и за многие слова, произнесённые с того дня, когда Дима сломал ногу.

«Дима действовал стремительно. Каждый шаг – выверенный, каждое движение – отточенное». Отличное начало для истории. Правда, «мысленно ощетинился» и отсылки к «Трём мётлам» лучше убрать. И Диме не пришлось никому подсыпать снотворное, и Титус на пути не попадался, и сушёных голов у него на поясе Дима не видел. Но это детали. К тому же стальной шип в трости – настоящий. Подарок от Егорова. Награда за то, что Дима, в Шри-Ланке сдавшись людям Скоробогатова, сам, без принуждения, помог им разгадать шифр Шустова-старшего и прочитать его тетради.

– Воспользуйся тростью, когда будешь готов, – сказал тогда Илья Абрамович.

Зои по-прежнему лежала в гамаке. В темноте нельзя было разобрать, спит она или прислушивается к разговору. Бежать из лагеря дочь Сальникова отказалась. На все доводы отвечала, что не хочет бросать отца. Распалившись и не желая оставлять подругу, Аня вчера взялась перечислять ужасы, которые творил Сальников, заверяла Зои, что Константин Евгеньевич недостоин её самопожертвования. Зои не спорила. Лишь под конец сказала, что согласна с Аней.

– Я всё равно не уйду.

– Почему?!

– Раньше он был другим. Совсем другим. Екатерина Васильевна, вы… вы знали папу. До того как… До того дня, когда…

– Знала. Да, Зоинька, Костя был другим.

– Он не выдержал, – прошептала Зои. – Не был готов к тому, что начнётся после отъезда Сергея Владимировича. И мама… Ань, я осуждаю всё, что он сделал. Этому нет оправдания. Но не могу его бросить. Знаешь, – Зои коснулась браслета на Аниной руке, – у него больше никого нет. И я всегда буду рядом. В память о маме. В память о своём счастливом детстве. Прости…

Когда Дима расстегнул молнию и, впуская шум моросившего дождя, приподнял палаточный полог, Зои вновь прошептала:

– Прости.

Вслед за дочерью Сальникова бежать отказался и Покачалов. С тех пор как Никиту привезли на Амазонку, он не переставал потеть, из-за чего привлекал к себе самых неугомонных насекомых. Они преследовали его днём и ночью: жалили, откладывали ему под кожу яйца, пили его кровь. Гамак Покачалова штурмовали отряды огненных муравьёв. Он отчаялся их отвадить – тщетно мазал верёвки уксусом, растительным маслом, вазелином. Каждую ночь, укушенный очередным муравьём, вскакивал и принимался выбивать гамак от их полчищ. И всё же Никита хотел идти со Скоробогатовым до конца, а когда Дима намекнул ему на возможное истощение, вспылил, с яростью заявил, что выживал и не в таких условиях.

– К твоему сведению, я ходил с Шустовым! И не раз! И, когда надо было, на своём горбу вытаскивал его из мест, не снившихся тебе и в кошмарах. Понял? Да, я не тот, что прежде. Но ничего. Справлялся там, и тут справлюсь.

– Но Макс…

– Не-пойду-я-не-пойду! – ломая голос и переходя на сдавленный крик, взвился Покачалов.

Успокоившись, сказал Диме, что мог давно сбежать – в тот же день, когда Максим заявился к нему в антикварный магазин и показал распечатку с Инти-Виракочей. Мог, но не сбежал, потому что не хотел потерять «Изиду» – наследие Шустова-старшего и его команды, из которой трое уже погибли, а четвёртый сошёл с ума.

– Я остался последним из нашей пятёрки. И я сохраню «Изиду». Этот поганец Скоробогатов, думаешь, загнал меня в экспедицию угрозами? Ну, в общем-то, да. Только он угрожал разорить «Изиду», сжечь архив и открыть на её месте… не помню, что он там собирался открыть. А смерти я не боюсь. Подставляться под клеймо Шахбана радости никакой, да. Пыток не переношу. А вот умереть не страшно. Я для своих сорока шести неплохо пожил, всякого повидал.

За полтора месяца экспедиции Дима привык к Покачалову, расстроился из-за его отказа, а потом рассудил, что так лучше. Никиту часто вызывали в палатку Аркадия Ивановича. Сам Скоробогатов устраивался в каминное кресло, остальные рассаживались напротив него – на складных стульчиках за сколоченным из бамбука столом. Не было уверенности, что сегодняшней ночью Покачалова вдруг не хватятся. В последние дни речь в палатке Аркадия Ивановича шла об истуканах, святилище и обнаруженных возле святилища захоронениях – человеческих костях. По словам Никиты, кости лежали беспорядочно, скорее сваленные в кучу, чем выложенные по обряду. На них были насечки от металлического или каменного оружия.

– Кто бы там ни лежал, их явно освежевали. Это не следы от ран, а следы от… работы мясника.

Свежих костей в захоронении не отыскалось, однако точный возраст останков установить никто не мог. Покачалов предположил, что здесь погибли люди из экспедиции Шустова, а возможно, и сам Сергей Владимирович. Артуро напомнил о пропавших возле Омута крови американцах, правда, каким образом сплавлявшиеся по Рио Пастаса путешественники оказались тут, вдали от Омута крови, не знал – наткнувшись на первый из указателей, они не продвинулись бы по тропе соляриев дальше нескольких километров. Кости по приказу Аркадия Ивановича выкопали и спрятали в стороне от лагеря. Скоробогатов не хотел, чтобы о них пронюхали индейцы, опасался их суеверного страха. Из пленников о странном захоронении знал только Дима; Покачалов втайне поделился с ним новостью и запретил передавать её дальше.

Вспоминая историю с палантином, Дима не переставал восхищаться изобретательностью Шустова, умевшего выстроить подсказки таким образом, что при неудачном толковании они отбрасывали на сотни километров от верного пути. Дима не сомневался, что головоломка, придуманная основателями Города Солнца, то есть Затрапезным и дель Кампо, столь же изощрённая, – взялся за неё с азартом, ничуть не уступавшим азарту Артуро или Покачалова. И Дима отчасти решил головоломку. Сейчас, стоя возле Аниной палатки, надеялся, что его решение поможет им сбежать.

Они рисковали нарваться на караульного или привлечь внимание кого-нибудь из спавших под тентами. Отправляясь в туалет, Екатерина Васильевна порой замечала, как по её следам выдвигались Титус или его жена Сакеят, а к Ане до сих пор заглядывал Сальников – проснувшись среди ночи, мог вдруг выскочить из гамака, расстегнуть молнию женской палатки, мельком высветить спавших в ней Аню, Зои и Екатерину Васильевну и тут же уйти. Случись нечто подобное в ночь побега, и Шахбан вновь на потеху индейцам примется накаливать своё клеймо.