Знаешь мою шерсть, морду. Ты знаешь меня лучше, чем любое другое существо.

Киоко закрыла глаза и напряглась. Представила, как её тело покрывается чёрной шерстью, как лицо вытягивается, ногти удлиняются и заостряются, превращаясь в когти…

– Ничего не чувствую, – она снова открыла глаза.

– Да, я вижу, – задумчиво протянула Норико. – Значит, это происходит как-то по-другому.

– Бесполезно. Не думаю, что я на что-то способна.

– Погоди отчаиваться. Чтобы понять, как действует сила бога, нужно думать, как бог.

Киоко не смогла сдержать улыбки. Такое сказать могла только Норико.

– А это не слишком самонадеянно? Полагать, что ты правда представляешь, как думает бог.

– Есть способы получше?

Способов не было, поэтому Киоко призвала всё своё воображение и попыталась представить.

Ватацуми. Он, наверное, плавает в море. О чём он думает? Наверное, его мысли всё время перебиваются нашими молитвами. Хм, а как он слышит молитвы?

Догадка показалась слишком смелой, но всё-таки Киоко рискнула спросить. Норико точно не осудит её за дерзость.

– Норико, а боги ведь слышат молитвы?

– Наверняка, на то они и боги.

– Значит, они слышат каждого, кто им верен? Или абсолютно каждого? То есть можно предположить, что они могут ощущать человека? Или зверя. Его мысли…

– И его тело, – закончила кошка. – Да, звучит логично. Я чувствую тела, потому что чужая жизненная сила переходит ко мне со смертью ее владельца. Возможно, твой дар позволяет дотягиваться до этой силы без убийства. И не впитывать её, а как бы… читать?

– И перенимать… Звучит безумно, но других предположений пока нет. Можно попробовать.

– Так, – Норико запрыгнула на колени Киоко и улеглась. – Пробуй. Может, через прикосновение проще будет.

Киоко снова закрыла глаза и попробовала сосредоточиться на ощущениях. Это было похоже на медитацию, которую они проводили с Акихиро-сэнсэем перед каждым занятием. Киоко постоянно отвлекалась, поэтому он учил её так удерживать внимание. То на сердце, то на дыхании, то на звуках вокруг или на телесных ощущениях. Порой они по целому коку сидели неподвижно и медитировали. И со временем это действительно начало помогать. Киоко стало гораздо легче удерживать внимание на задаче и не отвлекаться на собственные мысли.

Она расслабила ноги, руки, шею, лицо. Спина оставалась твёрдой, живот – мягким. Раньше у неё только на расслабление могло уйти треть коку. Сейчас, спустя годы упражнений, это получалось мгновенно и само собой. Она сосредоточилась на комочке тепла. Ладонями почувствовала мягкость шерсти, а ногами – как нагревается одежда от живого тела, лежащего сверху. Сосредоточилась на этом тепле.

Сначала ничего не происходило. Киоко легко удерживала внимание на Норико, но почувствовать что-то, кроме телесных ощущений, не могла. Это продлилось недолго. В какой-то момент она краем сознания отметила, что в воздухе запахло сырой землёй и сладковатым дымом. Она потянулась к этому странному и едва уловимому запаху…

– Киоко, они идут! – голос Норико вернул её к действительности. Не вовремя, совершенно не вовремя. Но Киоко успела понять, что ей нужно делать. Она сумела нащупать жизненную силу Норико, сумела распознать её ки.

* * *

Иоши стоял у входа во дворец Лазурных покоев и беспокойно дёргал ногой. Тучи то роняли редкие капли, то снова их сдерживали, словно приберегали, чтобы в конце концов обрушить на землю ливень. Подумать только, служанка отослала его из дома. Служанка. Его. Сына сёгуна, самурая. Отправила за дверь, чтобы не мешался! Не будь это личная служанка Киоко, он бы вмиг поставил её на место. Но Кая сказала, что принцесса теряла сознание, поэтому он не стал злиться, однако и уйти не смог. Он сам сопроводит Киоко. Стражи сегодня всё равно недостаточно, будет только лучше, если он заменит кого-то из них.

Тем временем охранники, стоявшие здесь же, у входа, подозрительно поглядывали на Иоши. Он их понимал: самурай без доспехов, но с катаной – зрелище непривычное. Ничего объяснять не стал. Пусть смотрят, только бы отцу не докладывали.

Киоко всё не появлялась, и беспокойного подёргивания ногой стало недостаточно. Тревога росла, нужно было срочно занять чем-то руки. В левой был нарцисс – шесть белых лепестков аккуратно обрамляли чашечку в сердцевине, а правой он придерживал левую и ковырял ногтем мозоль под большим пальцем. Ужасная привычка, из-за которой его руки всегда выглядели значительно хуже, чем должны выглядеть руки молодого мужчины. И хорошо, что они с Киоко ещё не женятся, как бы он этими руками прикасался к ней? Кожа грубая, шершавая, никто не захочет таких прикосновений. Нужно бы попросить у мамы ароматные масла, когда та вернётся…

– Иоши?.. – голос нежнее самых нежных цветов прервал его мысли. Он обернулся и увидел её, совсем другую, непохожую на саму себя, но оттого не менее прекрасную. Из миловидной девочки она преобразилась в женщину, полную тайн и загадок. И дело было не только в макияже, безупречно повторяющем образ театральной маски, но и в глазах – Киоко словно действительно повзрослела за день. Рядом с ней стояла Кая и держала шёлковый зонт цвета прибрежных волн над головой своей госпожи, охраняя от влаги её прямые угольно-черные волосы, шёлковым полотном укрывавшие спину.

Иоши тут же подобрался, вытянулся в струнку и гордо вздёрнул подбородок, стирая с лица остатки смятения.

– Киоко-химэ, я провожу вас.

– Разве вы не отдыхаете в этот день? – если она и удивилась, то никак этого не выразила.

– Отдыхаю, – Иоши кивнул, но мысленно попросил Киоко замолчать и больше не задавать вопросов, потому что вразумительных ответов у него не было. – Но… Стражников сегодня мало, я решил помочь. Нам пора.

Он шагнул вперёд и взмолился всем богам, чтобы она последовала за ним.

– Так вот почему вы с оружием, – она всё-таки повиновалась. Иоши облегчённо выдохнул.

– Да, именно поэтому.

– А цветок, очевидно, мне? – в голосе послышалась улыбка. Но не та тёплая, какую Иоши представлял в своих смелых мечтах, а лёгкая, насмешливая. Она смеётся над ним. Ну конечно. Ей шестнадцать, сегодня он должен был взять её в жёны, а вместо этого что? Он несёт нарцисс. Всё тот же дурацкий белый нарцисс. Иоши себя возненавидел.

– Свой дар я преподнесу вам позже, в павильоне, как положено. А это… – он бросил взгляд на цветок, – для моей мамы.

– Вот как? – теперь она удивилась, и это удивление на мгновение пробилось сквозь маску невозмутимости, чтобы тут же снова исчезнуть. – Необычный выбор для мамы. Уверена, она оценит этот жест. Немногие мужчины одаривают уважением родивших их женщин.

– Пожалуй, вы правы, – Иоши не знал, что ещё сказать. Ему было тошно от глупого вранья, и нужно было срочно придумать, что преподнести Киоко. Как опрометчиво он сам себя загнал в ловушку собственных страхов всего парой фраз.

– Спасибо, Иоши, – Киоко склонила голову, когда они подошли ко дворцу Вечной радости. – Желаю вам хорошо провести время.

Ему стоило бы что-то ответить, но он позволил себе заминку, и принцесса, не дождавшись даже ответного поклона, уже направилась к императору. Скоро они начнут принимать подарки. Иоши посмотрел на свой нарцисс и возненавидел себя ещё больше. Ну почему он не может играть в любовь как все мужчины: писать поэмы, дарить цветы, означающие обожание, и петь о том, как теряет разум от страсти? Почему именно ему выпал жребий действительно терять разум, а не просто болтать об этом?

Он выдохнул и поспешил в сторону рынка. Сегодня он должен переступить через себя. Если он не сможет сделать это – самое простое и безобидное, даже невинное в глазах других людей, – то он и не достоин быть её мужем.

* * *

Стоя подле отца, Киоко принимала подарки и искренне, насколько это было допустимо, благодарила каждого, кто дождался её выхода. Хотя традиции не обязывали её к этому, мама научила Киоко ценить уважение подданных и не воспринимать его как должное, объяснив, что каждый человек вложил в подарок частичку своей души, своего времени и внимания, и это дорогого стоит. Уделить этим людям мгновение, приняв их подношение лично и выразив благодарность, – ничтожная плата.