Ты принцесса империи, никто не посмеет сказать о тебе ничего дурного, тем более в нынешней ситуации.

– Нынешней? Разве за пределами дворца тоже знают о пропаже? Это не подорвёт доверие народа к тебе?

– Слухи разносятся быстро. Люди всегда жадны до плохих новостей, хотя и верят, что жаждут хороших. Но ты не переживай, народ во все времена ищет, в чём ещё обвинить императора, это просто один из множества поводов.

– Как ты можешь так спокойно говорить об этом? Тебя ведь любят!

Император покачал головой.

– Киоко, ты ведь умна, не позволяй пудре на твоём лице запорошить тебе глаза. Я не тот император, которого любят, я тот, с которым считаются и которого уважают, когда смотрят мне в лицо, но, стоит лишь отвернуться, говорят, что я слишком мягок для жестоких и слишком жесток для мягких. Придворная жизнь имеет свои правила, а их несоблюдение всегда влечет за собой последствия. Я почти не говорю стихами, как должно уметь мужчине, не ищу новую супругу, чтобы продолжить род, и даже из женщин касался только твоей матери. Я слаб и болен, по мнению нашей знати.

– Но люди в городе, простые люди, они ведь ценят всё, что ты делаешь, – не сдавалась Киоко. В её глазах отец был лучшим из возможных правителей, и ей было не просто больно, а страшно слышать от него такие слова.

– Простые люди заняты своими заботами, они ничего не знают об управлении империей и мало этим интересуются. Им нужна еда, им нужен дом, им нужны развлечения. Я живу во дворце или кто-то другой – на самом деле для них это нисколько не важно.

– Но зачем ты мне это говоришь?

Эти слова звучали как прощание, но император Мару не мог прощаться.

– Чтобы ты знала, как всё устроено, – отец заглянул ей в глаза и тепло улыбнулся. Сердце Киоко сжалось, и она собрала все силы для того, чтобы слёзы не подступили слишком близко к ресницам, не пролились на щёки. – У меня нет других наследников. И я не думаю, что кто-то из даймё захочет из области перебраться в столицу. Области легче подчинить, там можно установить свой порядок. Со столицей всё иначе – здесь ты повинуешься правилам, установленным до тебя, и нет тех, кто добровольно променял бы свободу на эту клетку.

– Ты хочешь сказать, что…

– Что ты станешь императрицей после моей смерти. Я уверен, что так и будет. А твой муж станет императором. И я не хочу, чтобы ты заблуждалась на этот счёт. Пусть власть сосредоточится в руках твоего супруга – я всё же хотел бы подготовить тебя к этой ответственности. К тому, что здесь нет друзей, лишь союзники и недоброжелатели, и каждый из них может в любой момент сменить сторону.

– Отец, о чём ты… Я ведь ничего не знаю об управлении страной.

– Не волнуйся, – он улыбнулся. – У нас ещё много времени, я никуда не собираюсь исчезать. Тысячи раз Аматэрасу проснётся и тысячи раз уснёт. И столько же разговоров у нас с тобой ещё будет. А пока, – он поднялся и помог встать Киоко, – я пойду к гостям. У тебя хорошие служанки, но пора бы им вернуться и закончить дело, а то мы и правда до завтра не начнём.

Император Мару подошёл к сёдзи и отодвинул её.

– Увидимся на празднике, – бросил он через плечо.

– Увидимся, – только и смогла ответить Киоко, когда отец скрылся за дверью.

– Все хорошо? – спросила Норико, стоило двери закрыться. – Значит, отец планирует сделать тебя правительницей, я правильно поняла?

– Не меня, Иоши.

– Ох, ну да, – кошачью морду перекосило. – Мужчину без капли крови Миямото, прямых потомков вашего бога.

– Мужчину. Это главное, ты ведь знаешь, – Киоко усмехнулась. Напряжение как-то разом отпустило, и она поняла: хотя жизнь в который раз повернулась странным образом – всё не так уж плохо. Отец прав, сейчас она дома и, пока останется здесь, в безопасности. Здесь она может оставаться собой, а не становиться одной из придворных дам, которые либо заперты в собственной комнате, либо то и дело покидают дом, чтобы дарить любовь другим мужчинам, а не следовать правилам мужа.

– Ладно. Почему ты не рассказала ему про дар?

– А что я ему скажу? Я сама ничего не понимаю. Ты уверена в том, что это дар?

– Мне сказала об этом Каннон, она всё на свете знает!

– И это я должна рассказать отцу? Ох, ну да, ты ведь только и ждёшь, чтобы я выдала императору правду о тебе, – съязвила Киоко. Норико насупилась.

– Ты должна ему сказать. Может, это даст тебе право управлять страной без оглядки на всяких Иоши.

– Как будто мне это нужно. Норико, я не умею управлять страной, я мало что знаю о политике и даже не представляю, как во всём этом разобраться.

– Ты знаешь историю. Думаю, если тебе дать время, ты во всём разберёшься и со всем справишься, – сказала Норико без тени сомнений.

– Не говори глупости. Всё равно мне никто не поверит, да я и сама в это не верю до конца, – Киоко вновь уселась на подушки и задумалась. – Кае и Суми лучше бы поторопиться.

Норико принюхалась.

– Они внизу и пока сюда не идут. Может, не видели, что император уже ушёл?

– Как думаешь, сходить за ними?

– Киоко, ты принцесса, ты не ходишь за служанками. Лучше используй это время с пользой.

– С какой? Я сама себе лицо не закончу рисовать.

– Попробуй превратиться.

Киоко постаралась не показывать слишком явно, насколько глупой считает эту идею.

– Если бы я знала как, я бы непременно попробовала.

Норико же предпочла сделать вид, что не поняла шутки:

– Если не попробуешь – точно не узнаешь как, – она махнула хвостом в нетерпении. – Это же твоя кровь, твоё сердце. Оно должно как-то подсказать. Ты родилась с этими способностями, значит, они для тебя так же естественны, как мои для меня.

– Ладно, – сдалась Киоко под напором. Во всяком случае, она ничего не теряет, зато после неудачной попытки Норико оставит эти разговоры. – Но предупреди меня, когда Кая и Суми будут возвращаться.

Киоко устроилась поудобнее на подушках и закрыла глаза.

Она пыталась. Представляла бездомных кошек, которых видела в переулках, когда выходила в город. Думала о молодых оленях, покрытых пятнышками. О тануки, ёкаях бакэдануки с гравюр. Но мысли оставались мыслями. Решив, что крупные животные требуют больше сил, Киоко попробовала представить кого-то помельче: белка-летяга, выдра, ласка – ничего не происходило. Однажды ей показалось, что волосы начинают шевелиться и меняться, но нет: это Норико приоткрыла окно и впустила немного свежего воздуха.

– Бесполезно. Ничего не выходит.

– Пытайся дальше, – кошка была непреклонна.

– Может, у меня на самом деле нет никакого дара? Ты же видишь, не получается. Скорее всего, я действительно потеряла сознание от обычного волнения и переутомления.

– Перестань, – Норико опять дёрнула спиной. Киоко опасалась этого жеста, который означал едва подавляемую злость. Ещё чуть-чуть, и ей трудно будет сохранять спокойствие. – Я тебе уже сказала, меня сюда отправила Каннон. Она была уверена, что в тебе дар Ватацуми. И уж в словах богини я склонна не сомневаться.

На это Киоко было нечего ответить. Если Норико не врала – хотя зачем бы ей это делать? – то Каннон вряд ли ошибалась.

– Пробуй еще, – отрезала Норико. – Может, стоит начать с чего-то простого? Когда я убиваю жертву, я чувствую её силу и ощущаю её тело как собственное. Я словно жила в нём всю жизнь, понимаешь? Я знаю каждую шерстинку, каждый неровный зуб того, кого убила. И пока эти знания со мной, пока ощущения тела свежи – я могу превращаться.

– Я не понимаю, как мне это должно помочь, – Киоко поморщилась. Она старалась не думать о сути Норико. И точно не хотела подробных рассказов про убийства. От этого кожа покрывалась мурашками, а к горлу подкатывал ком из тревоги и беспричинного страха. Хотя, если подумать, причины были.

– Брезговать будешь потом. А сейчас тебе, возможно, нужно так же ярко представлять и ощущать тело, в которое ты хочешь обратиться.

– И как мне его почувствовать и представить? Я животных в основном видела только на картинках.

– Попробуй превратиться в меня.

– Да как?

– Ну ты же видишь меня. Трогала много раз.