На улице становилось все холоднее. Ветер, не ведая пощады, хлестал по лицу, норовил исцарапать ледяной крошкой. Патруль повел Аверьянова вдоль длинного состава в сторону легковой машины с заиндевелыми стеклами. Немного впереди, указывая дорогу и сняв с плеч карабин, топал третий патрульный. Шапка-ушанка была завязана на самой макушке, и раскрасневшиеся уши выглядели откровенным вызовом крепчавшему морозу. Но он, удобно перехватив карабин, не чувствовал неудобств.

– Быстрее! – поторопил младший сержант, шедший позади. – В машину!

Фары у легковушки вспыхнули, громко завелся мотор, передняя дверца широко распахнулась, запуская в салон морозный воздух, и водитель, явно заскучавший в одиночестве, задиристо поинтересовался:

– Еще один дезертир? Басманов, где ты их находишь? У тебя на них просто нюх!

Ушастый распахнул заднюю дверь и угрюмо произнес:

– Пролазь!

Михаил шагнул в прокуренный салон, сел на сиденье и почувствовал, как холод замерзшей кожи проникает через его одежду, добирается вовнутрь тела. Впереди – неизвестность. Это был шаг в бездну, который во многом определит его судьбу и который он не мог не совершить. Неожиданно вспомнился случай, произошедший с ним в детстве, когда он гостил у бабушки в Ставрополье. Местные мальчишки целые дни проводили на речке, где главным развлечением были прыжки с крутого откоса в стремнину. Река, сдавленная по обе стороны высокими берегами, ускоряла и без того бурный поток, подхватывала прыгавших мальчишек и несла на середину течения, к месту, где вода разливалась раздольно и широко.

Подражая старшим мальчишкам, Михаил забрался на самый косогор, чтобы так же ловко, как и они, сигануть в стремительный омут. Но как только он подошел к краю обрыва, так тотчас осознал, что высота огромная, и вряд ли у него хватит духу, чтобы совершить решающий шаг. С пляжа на него посматривала ребятня и ждала, когда он, наконец, сподобится прыгнуть за остальными, так что уйти он тоже не мог, иначе станет всеобщим посмешищем, чего никогда не сумеет пережить. А значит, просто нет другого выхода, как только сигануть со всего разбега в бурлящую воду. Оттолкнувшись от берега, Михаил закрыл глаза и полетел вниз. Тот полет ему казался бесконечным (возникло ощущение, что он до скончания века зависнет где-то между небом и землей). А когда стукнулся об воду, подняв целый столб воды, осознал, что жизнь продолжается, и он совершил небольшой подвиг, преодолев себя, после которого другие преграды покажутся ему просто крохотными.

Вот и сейчас, как в далеком детстве, он стоял на том же самом обрыве и осознавал, что непременно сделает этот шаг, пусть даже он станет для него последним.

В салоне, по обе стороны от него, крепко стиснув плечами, расположились красноармейцы. Младший сержант занял командирское место рядом с водителем и, достав кисет, вышитый бисером, весело произнес:

– Это в прошлый раз мне все дезертиры попадались, а сейчас целый шпион! Сам сдался, наверное, эту гадину совесть замучила.

Аверьянов благоразумно промолчал – не тот случай, чтобы вступать в прения.

– Да посмотри на его рожу! Разве у такого совесть есть? – засомневался водитель.

– Давай езжай в комендатуру, оформим пока. А там пускай с ним военная контрразведка разбирается.

Несмотря на все предпринятые усилия, диверсантам каким-то невероятным образом удалось просочиться через выставленные кордоны. Объявились они только в Бабаево. Возможно, им удалось бы уехать и оттуда, если бы один из них не сдался комендантскому патрулю. О подлинных мотивах такого неожиданного поступка оставалось только гадать. Ведь с такими документами, какими снабдил его «Абвер», можно было легко затеряться среди местного населения, пустить там корни, жениться, и вряд ли кто из местных заподозрил бы о его подлой сущности. Ведь не мог же он не понимать, что далее последует расплата. А может, эта какая-то хитроумная игра разведки «Абвера»?

Так что вопросов было куда больше, чем ответов.

После того как Аверьянова доставили в районный отдел госбезопасности, им сразу же занялся Елисеев, начальник контрразведывательного отдела. Он так подробно запротоколировал первый допрос, что у майора Волостнова невольно сложилось впечатление, будто он лично присутствовал во время их беседы. Сразу же после допроса Елисеев отправил группу оперативников с отделением автоматчиков на задержание двух агентов. Они оказали серьезное сопротивление, так что в результате ожесточенной перестрелки одного из диверсантов пришлось ликвидировать, а вот другого удалось задержать. Уже через час после его ареста тот стал давать подробные признательные показания, которые мало чем отличались от того, что уже успел рассказать Михаил Аверьянов.

О задержании диверсантов было доложено в Москву, и Центр рассчитывал на серьезные результаты. Но сначала следовало составить собственное мнение. Одно дело – лист бумаги, пусть даже с красочным повествованием, и совсем другое – живой рассказ.

Подняв трубку телефона, майор Волостнов набрал номер начальника контрразведывательного отдела.

– Слушаю, – прозвучал басовитый голос капитана Елисеева.

– Владимир Семенович, поднимись ко мне на минутку.

– Уже выхожу, Лев Федорович, – ответил заместитель и через пару минут уже негромко постучал в дверь кабинета начальника Управления государственной безопасности.

– Присаживайся, Владимир Семенович, – начал Волостнов. – У меня к тебе вот какой вопрос: какое впечатление на тебя произвел Аверьянов?

– Мне показалось, что он был искренним.

– То есть ты полагаешь, что его показания правдивы?

– Думаю, что да… Хотя некоторые вещи я бы перепроверил, чтобы быть точно уверенным.

– Что ты можешь о нем сказать? Каковы твои личные впечатления?

– Аверьянов родом из Вологды. На фронт пошел добровольцем, затем его отправили на курсы командиров. Командовал отделением, потом взводом, попал в окружение под Харьковом. Уверяет, что от его взвода осталось только три человека. Такие вещи проверить очень сложно… Пытался пробиться к своим, но попал в плен. Был в сборном лагере под Харьковом. Именно там произошла его вербовка. Оттуда был направлен в диверсионную школу близ города Веймар. Пытался бежать, но был пойман. Каким-то чудом остался в живых после расстрела. Лежал на излечении в госпитале. Затем его перевели в Псковскую диверсионно-разведывательную школу. После окончания обучения определили в «Абверкоманду-104» – его псевдоним – «Филин» – и перебросили сюда. По его словам, он сам напросился в Вологду, убедил немцев, что так будет лучше для дела.

– Значит, в Вологде у него проживают родственники?

– Не совсем так. Его старший брат – кадровый военный, артиллерист. Сейчас воюет на Волховском фронте, до войны служил в Горьком, мать уехала к нему, проживает там вместе с невесткой. А сам Аверьянов остался в Вологде, откуда и ушел на фронт.